– Надежда Дмитриевна, мы закончили. Оставляю вам эти три платья. Остальной гардероб пришлю через четыре дня, когда все будет готово.

– Благодарю вас, мадам.

– Я велела слугам, они спустят остальные коробки вниз, – сообщила экономка.

– Да, конечно, – согласилась модистка. – Прощайте.

– Спасибо вам, до свидания, – поблагодарила Надя и кивнула мадам, которая присела в небольшом реверансе и быстро вышла со своей девушкой за дверь.

– Барышня, мне следует зашить ваше платье? Оно снизу сильно порвано, – поинтересовалась Дуня, держащая платье Нади из будущего.

– Вам следует выкинуть этот испорченный наряд, сударыня, – заявила Злоказова.

– Не буду я его выкидывать, оно мне нравится, – ответила Надя уже недовольно. Эта Марья Степановна была уж очень неприятной особой.

– Но оно все равно не годится для ношения, – не унималась экономка. – Хотя как вам будет угодно. К обеденной трапезе не опаздывайте. Кухарка терпеть не может подогревать пищу.

Окинув девушек подозрительным взглядом еще раз, экономка выплыла из спальни, словно царица, задрав подбородок.

– Какая она сложная, а пафос так и льется из нее, – хмыкнув, сказала Надя Дуняше.

– Не обращайте внимания на ее недовольство, – успокоила, улыбаясь, горничная. – Она всегда такая. Только и указывает всем, что сделать, что неверно. Мы уж привыкши, должность у нее такая вредная, за всем уследить надо, чтобы графья довольны остались. Садитесь лучше к трюмо, барышня, причешу вас. Я как раз корзинку с лентами и шпильками захватила.

– Спасибо, Дуняша, я буду благодарна, если причешешь. А то сама не умею.

Чуть приподнимая длинное платье, Надя осторожно прошествовала к зеркалу, куда указывала горничная, стараясь не запнуться о длинную юбку, пытаясь быть естественной и не показать, что она никогда не ходила в таких платьях. Присев на мягкий табурет, она повернула лицо к зеркалу, вспоминая, как именно сидели дамы в исторических фильмах, когда их причесывали.

– Ты долго будешь причесывать, Дуня? – спросила Надя, едва горничная начала разделять мягкой щеткой ее волосы.

– Около четверти часа, наверное. Хорошо было бы закрутить пряди.

– Нет не надо, это долго будет. Ты что-нибудь простое сделай, Дуняша, чтобы быстрее.

– Хорошо, Надежда Дмитриевна, тогда просто вверх соберу и цветок из прядей закручу лепестками, у вас густые волосы хорошо будет.

– Спасибо, – кивнула девушка и вновь вспомнила про Злоказову, она была первым человеком за сутки, который не понравился Наде своим неуживчивым характером и злобным взглядом. – И как вы терпите эту Марью Степановну? Такая она все же неприятная мадам.

– Согласна с вами, барышня. А после смерти Лидии Ивановны вовсе несносная стала. Только и шпыняет всех, пытается выслужиться перед Сергеем Михайловичем. Думает, любовь его заслужит.

– Ее можно понять, – пожала плечами Надя. – Она главная над слугами, ей за это платят, ведь так?

– Главная-то главная. Но все знают, что она давно и неистово влюблена в Сергея Михайловича. Слуги говорят, что еще до его женитьбы она за ним хвостом ходила и по каждому вопросу все бегала к нему и спрашивала. А когда он женился, дулась на барина почти несколько месяцев и на всех свою злобу срывала, потом вроде угомонилась. А после смерти барыни снова начала вокруг него мухой назойливой виться. И теперь прямо смешно на нее смотреть, как она из кожи вон лезет, а Сергей Михайлович уже избегает ее. А она все не поймет, что барину не по сердцу.

– Она что, замуж за него хочет?

– Еще бы! Как безумная жаждет замуж за него, душу бы дьяволу отдала за это. Все про то знают. Она же графам дальняя родственница, седьмая вода на киселе. Только Сергей Михайлович в ее сторону и не смотрит. Он жену сильно любил, а по сравнению с ней Марья Степановна – мышь серая. Но она-то не хочет этого понимать. Он хвалит ее, а ей кажется, что он влюблен. Вся дворня над ней смеется.

– И что же, он нисколько не влюблен в нее?

– Нет, конечно. Он из жалости выслушивает ее доклады и просто очень вежлив по натуре. А она-то жаждет прибрать его к рукам. Мнит себя графиней Чернышевой, думает, что если дворянкой родилась, хоть и нищей, то ей и за барина годно идти, – уже с возмущением сказала Дуня.

– Пусть хоть помечтает, – улыбнулась Надя, отмечая, как Дуняша собрала ее волосы в хвост на затылке и теперь сооружает что-то невозможно красивое на ее голове.

– Я же не мечтаю о барине, хотя тоже вольная, знаю свое место.

– Я рада, что ты не крепостная, Дуняша.

– Да, наш барин, он такой добрый. Каждый год отпускает на волю по десятку дворовых. И мне вольную дал. Благодарствую ему за это. Так исправник каждый год требует от него объяснительной, отчего и зачем он это сделал. Словно жалко ему.