– Кто говорит? Опять шлялся по кабакам портовым? Всё бы тебе чужие враки слушать да пиво с ромом глыкать! Работать кто будет?

– На себя посмотри! – огрызнулся брат. Хотя самое время отмолчаться, пока добрая сестрица на него всех собак – живых и дохлых – не навешала. – Ты же первая семью и клан бросила, не правда, что ли? Захотелось, видите ли, ей учиться, да не абы где у нас, а в муссонском университете! И как, многому научилась? Сколько мы на тебя денег потратили – а толку? Три года бездельничала среди этих му… муссонцев, а теперь возвернулась как ни в чём не бывало! И я после этого тебя ещё слушаться должен?

Тут Ингрид яру Пассат взъярилась окончательно – отчасти оттого, что имелась в братовых словах некая толика правды.

– «Мы» потратили? Мы?! Да ты хоть десятую часть мара за всё это время сам заработал?

Зря Питер самонадеянно полагал, что сестра после нескольких лет протирания штанов-юбок на университетской скамье обмякла мускулами, растеряла свою привычную драчливую сноровку, а он, наоборот, приобрёл. И минуты не прошло, как младшенький, отрада материнского сердца и тайная слабость отца в одном лице, вылетел из дому с расквашенным носом и подбитым глазом, да не просто вылетел – ускоренный любящим сестринским пинком. Ингрид вослед ещё и разразилась наконец длинной тирадой, части которой он даже не понял, хотя о смысле догадывался: не иначе как у своих высоколобых муссонцев такие непонятные, но обидные словечки подцепила! Народ, проходивший по улице, даже приостановился, заслушавшись. Вытерев юшку, побитый, но непобеждённый парень мудро рассудил, что связываться с бешеной девкой нет резона: ну отлупит её, а толку, всё равно никакого почёта от того ему не прибудет, а ежели вдруг (скорее всего!) она его?.. Оставалось только сплюнуть кровавой слюною и отступить.

На время.

Ингрид же ещё с рычанием пометалась по конторе, пиная попадавшиеся на пути тяжёлые табуреты и лавки. Деревяшки гремели, отлетали и падали – некоторые ей же самой на ноги, что успокоения, понятно, не добавляло. Поэтому когда в распахнутую настежь дверь деликатно поскреблись, она, круто развернувшись, рявкнула:

– Ну, что ещё?! – прямо в лицо не вовремя заглянувшему Найдёнышу. Увидев, как тот в натуральном испуге влепился спиной в косяк, проворчала тоном ниже, всё ещё исходя огнём и ядом: – А, это ты!..

Плюхнулась в кресло. Мрачно уставилась на залитые чернилами только что кропотливо сведённые счета: начинай сначала! Что за кракенёныш проклятый!

Парень прошёлся по конторе, поднимая и расставляя мебель. Собрал в стопочку и аккуратно выровнял снесённые сцепившимися родственниками приходные-расходные книги. Прикрыл распахнувшиеся дверцы шкафчиков.

Ингрид следила за ним исподлобья, медленно успокаиваясь. Вот что этот… ч-чудак опять на себя нацепил?! Только отвернёшься, а на нём опять какая-то натуральная занавеска вместо нормальной одежды: мол, не могу, хозяйка, такое носить, ткань слишком грубая, кожу натирает просто до сыпи… И расцветка всегда вырви глаз, такую бы на корабельные флаги в открытом море, даже посреди шторма сразу заметишь! Всё больше алая, прямо под их цвет, цвет клана Пассат. Надо свозить его на ярмарку, прикупить, в самом деле, вещей из материалов хороших, добротных…

Точнёхонько подгадав момент, когда гнев хозяйки остыл, Найдёныш ненавязчиво примостился у её стола. Продолжил машинально наводить порядок и здесь: очиненные перья и ручки в одну сторону, карандаши шеренгой в другую, абак по правую руку Ингрид, чистую бумагу по левую. Огорчённо покачал головой, рассматривая испорченные счета – насупленная девушка вырвала те у него из рук, скомкала, с силой швырнула в сторону двери; бумага улетела недалеко, шлёпнулась на пол, хотя бросок был что надо. Вот так всё в её жизни: стараешься-стараешься, все силы вкладываешь, а толку – чуть!

Словно угадав её мысли, Найдёныш произнёс:

– Вы его не удержите.

Ингрид вновь вспыхнула, парень тут же вскинул ладони, как бы защищаясь от её гнева.

– Кто вас саму заставит делать то, что вы не желаете? И у вашего брата точно такой же нрав.

Ингрид вздохнула, обвела взглядом с детства знакомый кабинет. Кто заставит? Вот же она как миленькая сидит здесь, хотя должна и желает быть совершенно в другом месте.

– И что ты предлагаешь? Благословить мальчишку на рейд с пиратами? Да я свяжу его по ногам и по рукам и запру в сарае, пока этот циклонский пройдоха не уберётся!

– Но потом на остров прибудут другие, – резонно возразил Найдёныш. – Не будете же вы всю жизнь держать его взаперти?

– Мать бы только порадовалась, – буркнула Ингрид.

Чистая правда, между прочим. Иногда казалось, что у родительницы, кроме последыша, других детей и вовсе нет. Старшие сыновья уже взрослые, своих отпрысков полный дом. Дочь случилась малость малахольной, зато несколько лет родителям глаза не мозолила, семью не позорила. Вот и остался под боком единственный ма-аленький… Не от этой ли материнской любви-заботы и рвётся Питер куда-нибудь удрать – хоть к пиратам, хоть за самый Барьер?

Найдёныш как будто её мысли подслушал:

– Ваш брат уже вырос. Надо доверить ему какое-то важное дело.

Ингрид фыркнула:

– Дело? Счета вести для него, видите ли, слишком скучно, рыбачить слишком тяжело, кита бить – значит, уходить в море слишком надолго… Мне что же, бродячих актёрок нанять, чтобы его в работе развлекали?

Найдёныш улыбнулся: в уголках очень тёмных глаз пролегли смешливые морщинки, подсказывавшие, что раньше, до появления на Кроне, парень улыбался куда чаще. И что не так уж он и юн, а то из-за своей хрупкости и гладкой нежной кожи лица и рук иногда кажется ровесником Питера.