Идет за мной по пятам и, как мне кажется, пожирает меня взглядом.

К сожалению, фигура у меня есть. Даже если я оденусь, как парнишка, ничего не спрячу. А для работы в огороде я почти совсем разделась, и тонкая юбка и блузка мало что скрывают.

Когда мы возвращаемся на рынок, я кидаюсь к Хуану. Он уже стоит на ногах и держит в руке мясо.

— Раз вы оплатили товар, приходите снова, дорогие покупатели, — Антонио гнусно ухмыляется.

Больше всего мне хочется сплюнуть ему под ноги, но я отсчитываю деньги и отворачиваюсь. Беру Хуана за плечо и увожу прочь.

— Никто не смотрел, Анхела, клянусь! Этот кусок лежал на самом виду, а потом на меня как налетели!

Мой брат слишком наивен. Я только вздыхаю:

— Обещай, если люди Рейеса меня заберут, никак не мстить. Поклянись мне, Хуан.

Его глаза зло сверкают, хотя у брата действительно сломан мизинец, а на теле и щеке синяки.

— Никогда.

— Нет. Поклянись. Рано или поздно он меня выпустит. А тебе надо заботиться о младших и вести хозяйство, пока не вернутся родители. На кого ты все бросишь? Тебя же просто пристрелят!

— Хорошо, — Хуан нехотя выдыхает: — Клянусь.

Мы оба уже не верим в лучшее. Вопрос, как быстро люди Рейеса придут за мной, идет на часы.

Когда они появляются в конце улицы прямо за нашими спинами, я сую Хуану в руки оставшиеся деньги и шепчу:

— Беги. Ты знаешь, что делать. И помни: ты мне поклялся.

ДИЕГО

Ненавижу слабость.

Люди привели мне новую чику. Говорят, ее продал какой-то недоносок за двадцать кусков.

Дебил. Она ему не дочь, не сестра, никто. Дебил не понимает, что я найду его и прирежу, потому что кто он такой? Дерьмо думает, что угодило мне?

Считает, что хорошо знает Диего Рейеса и мечтает стать моим личным сутенером? Идиот.

— Найдите этого ублюдка и приведите сюда.

Мои люди понимают приказ без пояснений. Когда дело касается новой сучки, они чуть ли не на цыпочках ходят, чтобы меня ублажить.

Потому что пока у меня есть новая, неломанная сучка, я добрый. Никого почти не трогаю. Кроме вот ублюдка, который вообразил, что лучше всех знает Диего Рейеса.

Я смотрю в экран. Камера установлена в купальне.

Я живу в этом городе, где жили мои родители и все наши предки не потому, что он такой охеренный. Просто я чту традиции. В городе ни у кого ни гроша, зато много земли вокруг, где растет то, что я считаю нужным.

А чика ничего. Годная.

Годится выебать и спереди, и сзади. Есть, за что подержаться, но еще не жирная.

— Рамос. Узнай, сколько цыпе лет.

Я отдаю распоряжение своему человеку по мобильнику. Наверняка эта девка давно шлюха.

То, что мне про нее сказали, на то и тянет. Но я все равно ее выебу, потому что вижу то, что заводит меня больше всего на свете.

Вкус, мать его, к жизни. Блеск в глазах. То, как эта чика подбородок держит.

Самая гордая, да?

Отлично.

— Рамос. Как ее зовут?

Девка уже ведет себя не как все. Обычно, когда мои люди приводят девок в купальню, а это каменная кишка с бассейном прямо в полу, девки очень скоро начинают ссаться под себя.

Натурально.

Я разрешаю парням немного их потолкать и немного грязно поскалиться. И все, дело сделано. Как только чика соглашается раздеться, парней ветром сдувает.

Дальше видеть девку могу только я и мои служанки.

Ах ты ж не только гордая, но и бессмертная?

Грязных я не ебу. Противно. Мало ли в каких вшах она там копалась.

— Рамос. Твою мать. Ну что там?

Выясняется, что девка не только возраст говорить не хочет, но и имя. Точно бессмертная.

Понимает, что ли, что парням ее лапать не положено. Максимум в бассейн спихнут. А там она еще башкой приложится. И все. Нет девки.

Ее пихают, а она только к бассейну отступает. А бортики там скользкие.

— Рамос. Все пошли вон. Пришли Франциску, пусть вымоет эту девку. Раны, если есть, пусть ей обработает.

Ты меня зацепила, безымянная чика. Сдохнуть не дам, не надейся.

Зато мы с тобой поиграем.

Франциска — самая тихая и смирная из моих служанок. Посмотрим, как ты будешь с ней обращаться.

Я по привычке хочу закурить, но недавно решил бросить. И похер, кто что об этом думает.

Когда парни уходят, в глазах этой чики нет облегчения. Нет страха. Одна пустота и еле уловимая улыбка на полных губах.