Закончив свою речь, отец поднялся, внимательно осмотрел каждого из членов своей семьи и вышел из-за стола. Он подошел к Эриху, каковой низко склонил свою голову, лишь правитель заговорил о нем, так, чтобы не было видно его лица, потрепал среднего сына по волосам и пошел из столовой, кинув на ходу старшему:

– Керк, поторопись, я жду тебя в светлой комнате.

Услышав зов отца Керк, до сих пор не пришедший в себя от случившегося, торопливо поднялся из-за стола и двинулся, было следом, однако в то же мгновение Эрих поднял голову. Его лицо мокрое от слез с каким-то диким выражением злобы, ненависти и обиды, полыхнуло черными огнями в сторону Керка. И юноше тотчас стало не по себе от этого лица, от взгляда, а затем нежданно нахлынула такая жалость к брату, что стало трудно дышать. Медленно проходя мимо брата, Керк узрел, как Эрих надломлено уронил голову на стол и громко зарыдал. Теперь это было не просто видно, но и слышно. Ошарашенный Керк остановился, ему показалось, что во всем… во все, что сейчас происходит с братом, виноват только он… Он– простой рыбак, внезапно ворвавшийся в эту семью, чуждый и их мыслям, и их желаниям. И ему немедля захотелось подойти к Эриху, обнять его по-братски и успокоить, утешить, а после попросить отца изменить свое решение. Он уже было дернулся к брату, как внезапно был остановлен поступком матери.

– Эрих, сынок, любимый мой, не плачь, – Дола спешила к младшему сыну, при этом довольно грубо оттолкнув в сторону Керка. – Не плачь, мальчик мой. Твоя мать рядом с тобой, – правительница обняла Эриха за плечи и стала целовать в волосы.

Малуша и Тур, покуда находившиеся в столовой, начали потихонько подниматься со своих мест. Тур, сухо глянув на мать и Эриха, двинулся к выходу, а Малуша подбежала к матери и обняла ее сзади, но в той, же грубой форме Дола оттолкнула и маленькую дочь. Когда мать толкнула Керка, то он даже не покачнулся, и словно не обратил на то внимание, но Малуша от толчка упала на пол, и по ее бледному прелестному личику потекли крупные слезы. Юноша проворно кинулся к сестре, поднял на руки и прижал к груди вздрагивающее от обиды маленькое создание, и, не выдержав резкого поступка, с горячностью в голосе обратился к матери:

– Как вы так можете, правительница? Вы же ее мать. Нельзя любить одного ребенка и ненавидеть других.

– Ах, ты, мальчишка, – прошептала в ответ Дола, и на миг оглянувшись обдала старшего сына гневливым взглядом своих голубых очей. – Ты еще смеешь меня поучать. Да если бы не я… Ты бы давно уже… тебя бы уже давно не было в живых.

Кровь прилила к лицу Керка от тех слов, и не просто не любовь, а какая-то угроза прозвучала в них.

– Мать ли Вы мне?! – кинул ей Керк, унося на руках Малушу, и выходя из столовой. Следом за ним выскочил Тур.

Малуша прижалась к Керку, обхватив его шею руками, она еще тихонько всхлипывала и что-то говорила на своем детском непонятном языке. В коридоре Керк передал Малушу няне Бажене, старой, полноватой женщине, с волнистыми седыми волосами и добрыми зелено-серыми глазами, та, ласково поглаживая, понесла девочку в ее комнаты вверх по лестнице. И вдруг остановилась, торопливо поворотилась так, чтобы Малуше было видно братьев, а сестричка смахнув ладошкой с щечки крохотную слезинку, прокричала Керку:

– Блатик, ты самый лучший. Покойной ночи тебе.

– И тебе, малышка, спокойной ночи. Пусть тебе приснится сегодня сказка. Пока, – поспешно откликнулся Керк, и помахал на прощание сестренке рукой.

Братья молча пошли вслед за удаляющейся няней и сестрой к лестнице, и Тур все дотоль глубоко вздыхающий, прижался к старшему брату, и обидчиво протянул:

– Как подумаю, что этот прескверный Эрих будет спать теперь со мной в одном коридоре, идти теперь туда не хочется…

Да только Керк не дал договорить Туру и перебив его на полуслове, сурово произнес :

– Не говори так, Тур, Эрих – он несчастный.

– Ха… ха… – засмеялся Тур и порывисто вздрогнул всем телом. – Чем же он несчастен. Ты видел, как мать его любит. То же, мне, нашел несчастного.

– Конечно, он несчастный. А знаешь, чем он несчастен? Тем, что он любить не умеет, он любит только себя, не замечая кругом никого: ни отца, ни брата, ни сестру, ни даже мать. А когда человек не умеет любить, он злится и все воспринимает в дурном свете. Все видит черным, ни за кого не может порадоваться, никому не может прийти на помощь. Ты на него не злись, ладно, – миролюбиво молвил Керк, и крепко-накрепко обнял младшего брата, вкладывая в тот жест все тепло своей широкой и чистой души.

– Да, я не злюсь на него, – ответил Тур. Он, судя по всему, почувствовал проявленную к нему любовь и, заглянув в голубые глаза старшего брата, пояснил, – просто мне тоже хочется… Хочется, чтобы мать меня также сильно любила. – Мальчик стих, маленечко помолчал и тяжело вздохнув, добавил, – я только не пойму, за что матушка тебя не любит. Ты такой хороший… самый лучший и ты тоже ее сын, – Тур гневно сдвинул брови и стал еще сильнее похож на отца-правителя.

– Наверно она тоже не умеет любить, я так думаю… Ну, да, ладно, мне пора, отец ждет, – заторопился Керк и выпустив из объятий брата поспешил по коридору в светлую комнату.

– Брат, братик, – окликнул его Тур, юноша остановился подле двери уводящей в иной коридор и оглянулся. – Знаешь, а я очень рад, что ты будешь наследником, правда, я никогда не сомневался в этом.

– Спасибо, Тур, – откликнулся Керк, и, открыв дверь, вошел в коридор, да направился к светлой комнате.

Светлой – эта комната называлась, потому что на протяжении всех поколений юные правители получали в ней свои магические знания. Посередине комнаты стоял большой прямоугольный стол так, что за него с разных сторон садились учитель и ученик, на столе лежала большая, обернутая бурой, потертой от времени кожей, книга. Сама комната была и вовсе маленькой, напротив двери располагалось четырехугольное окно, а по четырем углам помещения поставлены канделябры с восковыми свечами, которые зажигал отец, когда вечерело.