Басни (Рис. Е.Рачева)
вернуться

Крылов Иван Андреевич
Шрифт:

Собачья дружба [33]

У кухни под окномНа солнышке Полкан с Барбосом, лежа, грелись,Хоть у ворот перед дворомПристойнее б стеречь им было дом;Но как они уж понаелись —И вежливые ж псы притомНи на кого не лают днем, —Так рассуждать они пустилися вдвоемО всякой всячине: о их собачьей службе,О худе, о добре и, наконец, о дружбе.«Что может, – говорит Полкан, – приятней быть,Как с другом сердце к сердцу жить;Во всем оказывать взаимную услугу;Не спить без друга и не съесть,Стоять горой за дружню шерстьИ, наконец, в глаза глядеть друг другу,Чтоб только улучить счастливый час,Нельзя ли друга чем потешить, позабавитьИ в дружнем счастье все свое блаженство ставить!Вот если б, например, с тобой у насТакая дружба завелась:Скажу я смело,Мы б и не видели, как время бы летело».«А что же? это дело! —Барбос ответствует ему. —Давно, Полканушка, мне больно самому,Что, бывши одного двора с тобой собаки,Мы дня не проживем без драки;И из чего? Спасибо господам:Ни голодно, ни тесно нам!Притом же, право, стыдно:Пес дружества слывет примером с давних дней,А дружбы между псов, как будто меж людей,Почти совсем не видно».«Явим же в ней пример мы в наши времена! —Вскричал Полкан. – Дай лапу!» – «Вот она!»И новые друзья ну обниматься,Ну целоваться;Не знают с радости, к кому и приравняться:«Орест мой!» – «Мой Пилад [34] !» Прочь свары, зависть, злость!Тут повар, на беду, из кухни кинул кость.Вот новые друзья к ней взапуски несутся:Где делся и совет и лад?С Пиладом мой Орест грызутся, —Лишь только клочья вверх летят: Насилу наконец их р'oзлили водою.Свет полон дружбою такою.Про нынешних друзей льзя [35] молвить, не греша,Что в дружбе все они едва ль не одинаки:Послушать, кажется, одна у них душа, —А только кинь им кость, так что твои собаки!

33

В басне содержится намек на раздоры между членами Священного союза, вспыхнувшие на Венском конгрессе 1815 г. Бывшие союзники настолько поссорились, что готовы были защищать свои интересы силой оружия. Австрия, вступив в сговор с Англией и Францией, выступила против России и Пруссии.

34

Орест и Пилад. – Ореста, героя аргосских сказаний (гр. миф.), связывала неразлучная дружба с царевичем Пиладом; их имена стали нарицательными для обозначения верной дружбы.

35

Льзя – можно (устар.).

Волк на псарне [36]

Волк ночью, думая залезть в овчарню,Попал на псарню.Поднялся вдруг весь псарный двор.Почуя серого так близко забияку,Псы залились в хлевах и рвутся вон на драку;Псари кричат: «Ахти, ребята, вор!» —И вмиг ворота на запор;В минуту псарня стала адом.Бегут: иной с дубьем,Иной с ружьем.«Огня! – кричат. – Огня!» Пришли с огнем.Мой Волк сидит, прижавшись в угол задом,Зубами щелкая и ощетиня шерсть,Глазами, кажется, хотел бы всех он съесть;Но, видя то, что тут не перед стадомИ что приходит наконецЕму расчесться за овец, —Пустился мой хитрецВ переговорыИ начал так: «Друзья, к чему весь этот шум?Я, ваш старинный сват и кум,Пришел мириться к вам, совсем не ради ссоры:Забудем прошлое, уставим общий лад!А я не только впредь не трону здешних стад,Но сам за них с другими грызться радИ волчьей клятвой утверждаю,Что я…» – «Послушай-ка, сосед, —Тут ловчий перервал в ответ, —Ты сер, а я, приятель, сед,И волчью вашу я давно натуру знаю;А потому обычай мой:С волками иначе не делать мировой,Как снявши шкуру с них долой».И тут же выпустил на Волка гончих стаю.

36

Басня написана между 23 сентября (день приезда Лористона, посланца Наполеона, с предложением о мире в Тарутинский лагерь) и 6 октября 1812 г. (Тарутинское сражение). Литературный источник установлен литературоведом С. А. Фомичевым: это перевод рассказа «Охотник и Волк» философа Синтипы, опубликованный в конце XVIII в. (переводчик Глеб Громов). Крылов собственной рукой переписал басню и отдал ее княгине Екатерине Ильиничне, жене Кутузова, которая отправила ее в своем письме мужу. Кутузов читал басню после сражения под Красным. Подчеркивая ум, мудрость Кутузова, Крылов опирался на общее мнение и рассказы современников. Кроме того, до баснописца доходили и собственные слова Кутузова о его способностях. Так, перед отъездом в армию один из родственников полководца спросил его: «Неужели вы, дядюшка, надеетесь разбить Наполеона?» Кутузов ответил: «Нет! А обмануть надеюсь». Почти теми же словами он выразился в Тарутинском лагере: «Разбить меня может Наполеон, а обмануть – никогда».

Бочка [37]

Приятель своего приятеля просил,Чтоб Бочкою его дни на три он ссудил.Услуга в дружбе – вещь святая!Вот если б дело шло о д'eньгах, речь иная:Тут дружба в сторону, и можно б отказать, —А Бочки для чего не дать?Как возвратилася она, тогда опятьВозить в ней стали воду.И все бы хорошо, да худо только в том:Та Бочка для вина брана откупщиком,И настоялась так в два дни она вином,Что винный дух пошел от ней во всем:Квас, пиво ли сварят, ну даже и в съестном.Хозяин бился с ней близ году:То выпарит, то ей проветриться дает;Но чем ту Бочку ни нальет,А винный дух все вон нейдет,И с Бочкой наконец он принужден расстаться.Старайтесь не забыть, отцы, вы басни сей:Ученьем вредным с юных днейНам стоит раз лишь напитаться,А там во всех твоих поступках и делах,Каков ни будь ты на словах,А все им будешь отзываться.

37

Речь в басне идет о мистических воззрениях, широко распространившихся после войны 1812 г. По мнению архиепископа Сан-Францисского Иоанна, Крылов заботился о нравственном охранении и духовном преображении человека.

Ручей [38]

Пастух у Ручейка пел жалобно, в тоске,Свою беду и свой урон невозвратимый:Ягненок у него любимыйНедавно утонул в реке.Услыша пастуха, Ручей журчит сердито:«Река несытая! что, если б дно твоеТак было, как мое,Для всех и ясно, и открыто,И всякий видел бы на тинистом сем днеВсе жертвы, кои ты столь алчно поглотила?Я чай бы, со стыда ты землю сквозь прорылаИ в темных пропастях себя сокрыла.Мне кажется, когда бы мнеДала судьба обильные столь воды,Я, украшеньем став природы,Не сделал курице бы зла:Как осторожно бы вода моя теклаИ мимо хижинки, и каждого кусточка!Благословляли бы меня лишь берега,И я бы освежал долины и луга,Но с них бы не унес листочка.Ну, словом, делая путем моим добро,Не приключа нигде ни бед, ни горя,Вода моя до самого бы моряТак докатилася чиста, как серебро».Так говорил Ручей, так думал в самом деле.И что ж? Не минуло недели,Как туча ливная над ближнею горойРасселась:Богатством вод Ручей сравнялся вдруг с рекой;Но, ах! куда в Ручье смиренность делась?Ручей из берегов бьет мутною водой,Кипит, ревет, крутит нечисту пену в клубы,Столетние валяет дубы,Лишь трески слышны вдалеке;И самый тот пастух, за коего рекеПенял недавно он таким кудрявым складом,Погиб со всем своим в нем стадом,А хижины его пропали и следы.Как много ручейков текут так смирно, гладкоИ так журчат для сердца сладко,Лишь только оттого, что мало в них воды!

38

Биограф и сослуживец Крылова М. Б. Лобанов писал: «Иван Андреевич по какой-то особенной причине преимущественно любил свою басню „Ручей“. Правда, изобретение ее обличает глубокого мудреца, а исполнение, плавность стиха, чистота языка – великого художника, и кажется, она создана более сердцем, нежели умом. Наблюдая человека и заглядывая в историю, автор видел, как трудно людям, при возрастающем их могуществе, удержаться в прежних своих границах любви и умеренности; что они, большею частию по какому-то неизъяснимому действию их страстей, не могут устоять ни в прежних своих правилах, ни в прежних своих добродетельных наклонностях. Наш автор излагает и оплакивает эту печальную истину…»

Лисица и сурок

«Куда так, кумушка, бежишь ты без оглядки?» —Лисицу спрашивал Сурок.«Ох, мой голубчик куманек!Терплю напраслину и выслана за взятки.Ты знаешь, я была в курятнике судьей,Утратила в делах здоровье и покой,В трудах куска недоедала,Ночей недосыпала:И я ж за то под гнев подпала;А все по клеветам. Ну, сам подумай ты:Кто ж будет в мире прав, коль слушать клеветы?Мне взятки брать? да разве я взбешуся!Ну, видывал ли ты, я на тебя пошлюся,Чтоб этому была причастна я греху?Подумай, вспомни хорошенько».«Нет, кумушка; а видывал частенько,Что рыльце у тебя в пуху».Иной при месте так вздыхает,Как будто рубль последний доживает:И подлинно, весь город знает,Что у него ни за собой,Ни за женой, —А смотришь, помаленькуТо домик выстроит, то купит деревеньку.Теперь, как у него приход с расходом свесть,Хоть по суду и не докажешь,Но как не согрешишь, не скажешь,Что у него пушок на рыльце есть.

Стрекоза и муравей [39]

Попрыгунья СтрекозаЛето красное пропела;Оглянуться не успела,Как зима катит в глаза.Помертвело чисто поле;Нет уж дней тех светлых боле,Как под каждым ей листкомБыл готов и стол, и дом.Все прошло: с зимой холоднойНужда, голод настает;Стрекоза уж не поет:И кому же в ум пойдетНа желудок петь голодный!Злой тоской удручена,К Муравью ползет она:«Не оставь меня, кум милой!Дай ты мне собраться с силойИ до вешних только днейПрокорми и обогрей!»«Кумушка, мне странно это:Да работала ль ты в лето?» —Говорит ей Муравей.«До того ль, голубчик, было?В мягких муравах у насПесни, резвость всякий час,Так, что голову вскружило».«А, так ты…» – «Я без душиЛето целое все пела».«Ты все пела? это дело:Так поди же попляши!»

39

Переработка басни Лафонтена, восходящей к басне Эзопа «Кузнечик и Муравей». Жуковский считал басню одной из лучших у Крылова.

Лжец [40]

Из дальних странствий возвратясь,Какой-то дворянин (а может быть, и князь),С приятелем своим пешком гуляя в поле,Расхвастался о том, где он бывал,И к былям небылиц без счету прилагал.«Нет, – говорит, – что я видал,Того уж не увижу боле.Что здесь у вас за край?То холодно, то очень жарко,То солнце спрячется, то светит слишком ярко.Вот там-то прямо рай!И вспомнишь, так душе отрада!Ни шуб, ни свеч совсем не надо:Не знаешь век, чт'o есть ночная тень,И круглый Божий год все видишь майский день.Никто там ни садит, ни сеет:А если б посмотрел, чт'o там растет и зреет!Вот в Риме, например, я видел огурец:Ах, мой Творец!И по сию не вспомнюсь пору!Поверишь ли? ну, право, был он с гору».«Что за диковина! – приятель отвечал. —На свете чудеса рассеяны повсюду;Да не везде их всякий примечал.Мы сами вот теперь подходим к чуду,Какого ты нигде, конечно, не встречал,И я в том спорить буду.Вон видишь ли через реку тот мост,Куда нам путь лежит? Он с виду хоть и прост,А свойство ч'yдное имеет:Лжец ни один у нас по нем пройти не смеет;До половины не дойдет —Провалится и в воду упадет;Но кто не лжет,Ступай по нем, пожалуй, хоть в карете».«А какова у вас река?»«Да не мелка.Так видишь ли, мой друг, чего-то нет на свете!Хоть римский огурец велик, нет спору в том,Ведь с гору, кажется, ты так сказал о нем?»«Гора хоть не гора, но, право, будет с дом».«Поверить трудно!Однако ж как ни ч'yдно,А всё чудён и мост, по коем мы пойдем,Что он Лжеца никак не подымает;И нынешней еще веснойС него обрушились (весь город это знает)Два журналиста да портной.Бесспорно, огурец и с дом величинойДиковинка, коль это справедливо».«Ну, не такое еще диво;Ведь надо знать, как вещи есть:Не думай, что везде по-нашему хоромы;Что там за д'oмы:В один двоим за н'yжду влезть,И то ни стать ни сесть!»«Пусть так, но все признаться должно,Что огурец не грех за диво счесть,В котором двум усесться можно.Однако ж мост-ат наш каков,Что лгун не сделает на нем пяти шагов,Как тотчас в воду!Хоть римский твой и чуден огурец…»«Послушай-ка, – тут перервал мой Лжец, —Чем на мост нам идти, поищем лучше броду».

40

Басня создана на тему басни А. П. Сумарокова «Хвастун» (ср. басню того же автора «Господин-лжец»). Источником для Сумарокова послужил французский перевод («Крестьянин и его сын») Эмбера басни немецкого баснописца Геллерта того же названия. Поводом к написанию басни послужил рассказ, бытующий в воспоминаниях о Крылове, но наиболее точно воспроизведенный М. Е. Лобановым: «В Английском клубе, в этом разнообразном и многолюдном обществе, он любил наблюдать людей и иногда не мог удержаться от сатирических своих замечаний и ответов. Однажды приезжий помещик, любивший прилгать, рассказывал о стерлядях, которые ловятся на Волге, неосторожно увеличивая их длину. „Раз, – сказал он, – перед самым моим домом мои люди вытащили стерлядь. Вы не поверите, но уверяю вас, длина ее вот отсюда… до…“ Помещик, не договоря своей фразы, протянул руку с одного конца длинного стола по направлению к другому, противоположному концу, где сидел Иван Андреевич. Тогда Иван Андреевич, хватаясь за стул, сказал: „Позвольте, я отодвинусь, чтоб пропустить вашу стерлядь!“»

Выражение «римский огурец» вошло в народную пословицу и приведено В. И. Далем: «Хорошо сказывать сказку про римский огурец».

Щука и кот [41]

Беда, коль пироги начнет печи сапожник,А сапоги тачать пирожник,И дело не пойдет на лад.Да и примечено стократ,Что кто за ремесло чужое браться любит,Тот завсегда других упрямей и вздорней:Он лучше дело все погубитИ рад скорейПосмешищем стать света,Чем у честных и знающих людейСпросить иль выслушать разумного совета.Зубастой Щуке в мысль пришлоЗа кошачье приняться ремесло.Не знаю: завистью ль ее лукавый мучилИль, может быть, ей рыбный стол наскучил?Но только вздумала Кота она просить,Чтоб взял ее с собой он на охоту,Мышей в амбаре половить.«Да, полно, знаешь ли ты эту, свет, работу? —Стал Щуке Васька говорить. —Смотри, кума, чтобы не осрамиться:Недаром говорится,Что дело мастера боится».«И, полно, куманек! Вот невидаль: мышей!Мы лавливали и ершей».«Так в добрый час, пойдем!» Пошли, засели.Натешился, наелся Кот,И кумушку проведать он идет;А Щука, чуть жива, лежит, разинув рот, —И крысы хвост у ней отъели [42] .Тут, видя, что куме совсем не в силу труд,Кум замертво стащил ее обратно в пруд.И дельно! Это, Щука,Тебе наука:Вперед умнее бытьИ за мышами не ходить.

41

По воспоминаниям Ф. Ф. Вигеля, в басне высмеивались действия адмирала П. В. Чичагова, руководившего сухопутной армией и не сумевшего преградить путь Наполеону при его переправе через реку Березину 14/26 ноября 1812 г.

42

И крысы хвост у ней отъели. – В этом стихе, утверждал комментатор басен Крылова В. Кеневич, заключен намек на «неудачное отступление войск Чичагова от Борисова, на правую сторону Березины; при этом были потеряны многие из полковых обозов, канцелярия главнокомандующего, большая часть экипажей, и в том числе фургон со столовым сервизом Чичагова, и все наши раненые и больные, из коих некоторые погибли от пожара, опустошившего город».