– Здорово живешь, куманек? Не болеешь?

– Да слава богу, - ответил Арсентьич, удивляясь, как быстро по хутору вести несутся.

– А кума Лелька? Чего-то я ее не вижу.

Ни родством, ни свойством управляющий с Ленкой не был связан. Но она откуда-то выискала седьмую воду на киселе и упорно звала Арсентьича кумом.

– А я к тебе, кум, с бедой. Не прогонишь?

– Жалься, - коротко ответил Арсентьич.

– Люди говорят, моему дураку курорты дали. Взаправди?

– Не сбрехали. А ты, значит, поблагодарить пришла?

– Не смеись, кум, - обиженно прогудела Ленка.

– Я не смеюсь. Мужик у тебя занужоный. Мослаки торчат, хоть торбу вешай.

– Нехай водки помене жрет, - строго сказала Ленка.

– Вот он и съездит, пить там не будет, подлечат его.

– Он не доедет, - уверенно сказала Ленка.
– На станции напьется и под поезд попадет. Детву осиротит. А вот мы так раскладаем, ежли начальство об нем г_о_рится; нехай эти деньги наличностью отдадут. прямо в руки. Вот мы его и подлечим. Лекарства какие прикажут - возьмем. Будет лечиться при нас; при своей домачности. Так-то лучше, чем в какую турунду ехать. Он здеся вназирку живет и то пьяный кажный божий день. А тама... Так что деньгами нехай дадут.

– Какими деньгами?
– удивился Арсентьич. Вы что? Это же путевка, понимаешь? Путевка, ЕЙ уже оплатили.

– Нехай назад деньги возвернут.

– Кто их вернет, в банк перечислили за путевку. Понимаешь? На путевку. На лечение. Профсоюз дал.

– А ты бы, кум, подсказал, - с обидой сказала Ленка.
– Деньгами, мол, им. У них детва мальначкая, сколь расходов...

– На работу надо ходить, - сказал управляющий.
– На работу. А ты со своей матерью уж забыла, в какой стороне у нас поля.

– Ты меня, кум, не урекай, - обиженно засопатилась Ленка.
– Сколь забот у меня, сколь детвы...

– На детей не вали, - отмахнулся Арсентьич.
– Детей у тебя было и есть на кого кинуть. Баба Феша, царствие небесное... Да вы вдвоем с матерью сидели, кого высиживали? А теперь уж вовсе полон двор хозяев. Ты, да мать, да Нюська, да зятек ваш преподобный. Вон на других баб погляди. У Шурки Масеихи - четверо, Пелагея Чертихина пятерых подняла и всю жизнь на ферме. Скажи уж, не привыкла работать, вот и все.

– А кто же, куманек, тружается?
– деланно всхлипывала Ленка.
– На ком дом стоит?

– На Николае, - твердо ответил управ.

– На пьянчуге на этом, на капеле?

– Да не такой уж он и пьянчуга, - заступился Арсентьич.
– А работник золотой. Скотина у него завсегда на первом месте; Кормленая и поеная. Привесы у него самые высокие. Вас всех этим и содержит.

– Содержатель...
– желчно процедила Ленка.

– А что? Може, поглядим, сколь он в дом приносит, а? И ведь он их не пропивает, домой несет. Летом по триста, по четыреста рублей заколачивает. Кормит вас и поит, - наставительно произнес Арсентьич.
– А вы ему цены не знаете, не содержите как надо. Вот у него и язва, и высох на балык. Не дай бог, что случится, тогда запоете: заборона ты наша неоцененная. Тогда будет пост, - прижимай хвост.

– Скажешь, куманек... Да мы, може, поболе него...
– хитро прижмурилась Ленка.
– Руки от платков не владают. Как на точиле сидим.

– Платки... Я вот прикручу вас скоро с платками да с козами с вашими. И вот что, ты мне голову не забивай. А собирай мужика и спасибо говори. Пусть едет лечиться. А зять нехай пасет, а то он у вас устроился, как сом на икре. Нехай пасет, иначе никакой квартиры он не получит. Баглай чертов... Попасет, и привесы делить не надо, все по-родственному, в один карман. Поняла?

– Да я тебя, кум, поняла, а вот ты моему горю...
– пустила слезу Ленка.
– Злуешь... А я - мать-герой. Шестерых родила да на ноги поставила. А вы прислухаться ко мне не хотите. Придется Теряшковой отписать, нехай заступится. Я в своем праве.

Это была вечная Ленкина песня, когда ее прижимали. "Теряшковой отпишу..." - грозилась она.

С тем она и нынче поднялась, с тем и ушла. И зашагали они с матерью прочь от конторы. Глядя им вслед, Арсентьич проговорил, досадуя:

– Лукавая сила... Ох, лукавая сила.

Так в давние теперь времена звал Ленку и мать ее покойный отец Николая. Николай был последним, младшим сыном в семье. Он неплохо учился в школе, в сельхоз-техникум поступил и закончил его и стал работать в соседнем районе. Отец, старея, позвал его к родному дому. Николай, послушался и приехал. И скоро спознался с Ленкой. В ту, уже не первую свою весну цвела Ленка лазоревым цветом. И не девичьей родниковой свежестью привлекала, а 'молодым бабьим медом. Круглолицая, белозубая, со всех сторон налитая, жгла она по хутору, посверкивая икрами.