И нынче она поднялась от какого-то внутреннего толчка, приказывающего встать, резко вскочила, быстро собралась и помчалась.

В почтовом ящике белело письмо. Она прочитала его на ходу, перечитала в трамвае.

Странное дело, но письмо не радость принесло, а неясную тоскливую смуту. Хотелось увидеть отца въявь, живого. Маму - не вернуть. А отца так хотелось увидеть. Но он был далеко. Минутами казалось, так же далеко, как и мама.

На своей остановке Лиза вышла из трамвая, поднялась по широкой каменной лестнице, свернула направо, в парк. Вдали, за сетью черных деревьев, виднелось зеленоватое здание Дома культуры. Еще было время, и Лиза решила не спешить.

Центральная аллея парка чернела асфальтом, и громоздились по обеим сторонам ее оплывшие снежные валы, ноздреватые и темные. Свернув налево, по узкой тропе Лиза прошла к зеленой фанерной будке с надписью "касса". На стенке будки веселый рисованный заяц бил в барабан. Здесь размещался детский городок парка: карусели, чертово колесо, самолеты, горки, песочницы. Лавочка стояла возле будки, сухая, чистая. Лиза присела на нее. Под ветром тихонько покачива-лась одна из "лодок"-качелей и поскрипывала негромко. А ведь здесь, кажется здесь, сюда приводила ее мама в детстве, до школы еще или в первом, может быть, классе, а может, во втором. Да, сюда, в этот парк, он ближе Центрального.

Качались на качелях, вздымались невысоко. Конечно, мама боялась за дочку. Но как далеко уходила земля... Как высоко поднималась Лиза: в зелень дерев, в синее небо. И снова земля летела навстречу. И проносилась мимо! И снова взлет. До самого солнца. Слепящего солнца! Когда это было? В первом классе или еще до школы... Какая счастливая она была... Стремительный полет, небо, до солнца рукой подать... И мама рядом. Земля навстречу летит, а не страшно... Мама рядом. Сильнее, выше, выше! Ничего не страшно! Ведь мама смеется рядом... Какая она счастливая была.

А может, встать на эти качели, раскачаться сильнее... Сильнее... закрыть глаза... все забыть. Все забыть и вспомнить. Хотя бы на миг, на мгновение. На одно лишь мгновение - как мама смеется. И хватит. И тогда ничего не страшно.

Лиза поднялась, прошла к качелям, ступила ногой на лодку и тут же бросилась назад, схватила с лавочки сумку, выскочила на аллею и что было сил бежала и бежала к зеленоватому светлому дому, в окнах которого уже зажигался свет. Она бежали, и звуки шагов ее гулко неслись над стылым асфальтом, меж стволами холодных дерев, а сзади поскрипывали поржавевшие за зиму качели.

А потом была репетиция. Обычная днухчасовая репетиция, с которой не хотелось уходить.

Но репетиция кончилась. Начали собираться домой. Лиза одевалась медленно и вышла последней.

Пусто было и на лестничной площадке, и в коридоре первого этажа, и за окном, на темной улице желтые фонари освещали голый асфальт. Пусто было и дома, в квартире, куда не хотелось идти.

А в вестибюле, у гардероба, стоял Сашка. Увидев Лизу, он улыбнулся и пошел ей навстречу.

– Ты где пропадаешь?
– спросил он.- Твои уже все прошли. Говорят, идет. Я жду, жду.

– Кого ждешь: меня?
– спросила Лиза.

– Ну, а кого же еще? Говорят, идет, а все нету и нету.

– Нет, правда меня?
– не веря, переспросила Лиза.

– Тебя, тебя, поняла? Что с тобой?

Глубокий вздох облегчения был ему ответом, а уж потом слова:

– Вот молодец, Саша. Вот спасибо,- рассмеялась Лиза и помчалась одеваться.

А в городе стоял хоть и зябкий, но март. И по-весеннему начинали жить вечерние дворы и улицы: с гитарным бряцаньем, песней, молодым смехом. Сашка с Лизой на трамвай не стали садиться, а решили пройти немного пешком. Шли и шли и добрались до проспекта Металлургов. А там светило огнями кафе, музыка оттуда неслась, и танцующие пары были видны через стеклянные стены.

– Зайдем?
– сказала Лиза. Ее тянуло сегодня в людные места.

– Зайдем,- согласился Сашка.

Неплохо было и выпить, и потанцевать, и тогда уже начать разговор, для которого он и приехал.

В кафе было людно, но ребята из оркестра оказались знакомыми и устроили Сашку за свой столик, куда сами подходили отдохнуть, покурить.

Кухонный чад, табачный дым, несмолкаемый гомон вокруг и над ним еще музыка - все это было нынче для Лизы нужно, и в пору, и вовсе не мешало ей.

Танцевали раз и другой. Выпили вина. Ребята из оркестра подошли, Лизу пригласил один из оркестрантов, ударник, и она танцевала с ним. А потом снова с Сашкой. И опять с кем-то из оркестрантов. И в дыму, чаду, гомоне яснела голова, и не вино веселило и чуть пьянило, а это молодое братство, которое кружилось, дышало и пело в тесном стеклянном кубике кафе.

– А когда ты во Дворец будешь ходить? Хочешь, я помогу тебе?

Остановившись среди танцующих, Сашка обнял Лизу за плечи, легонько подтянул к себе, и она поддалась. И, обнимая ее уже вовсе не в танце и касаясь ее волос, щеки лицом своим и губами, он прошептал: