Теперь нам надо было сделать следующий шаг в продвижении нашей жизни: рассказать родителям Моники.

Я бы не сказал, что у меня плохие отношения с ее родителями, но отец Моники всегда кажется очень подозрительным, как будто он никогда полностью мне не доверял. Я знал, что у Моники было не совсем приятное прошлое, и поэтому я думал, что ее отец мог бы принять меня лучше. Я был тем парнем, которого девочки обычно мечтают пригласить домой, чтобы познакомить с родителями. По крайне мере, ее мама меня обожала.

— Мама сказала, что сделала для тебя яблочный пирог. Мне иногда кажется, что она думает, что ты женишься на ней, а не на мне. — Моника слегка рассмеялась на пассажирском сидении.

Мы уже ехали около двух часов к дому ее родителей, и я считал каждую минуту пути. В основном потому, что было тихо. Никто из нас не был готов к разговору с ее родителями, но это надо сделать. Я не думаю, что они оба будут рады, если мы позвоним им в день родов или если первыми узнают СМИ.

Мы оба были очень осторожны до сих пор, даже назначали встречи с нашим семейным доктором в доме родителей. Все это, казалось, превращается в политическое рандеву, а не в нашу будущую совместную жизнь. Были постоянные встречи, телефонные звонки о последующих шагах и хранении секретов и, в конечном итоге, уведомление общественности. Даже наша свадьба чувствовалась как политический шаг, а не святая церемония. Если на это похожа жизнь политической пары, то не похоже, что я хочу этого.

— Не-а. Я предпочитаю младшую Реми. Но если бы она сделала немного карбонары к пирогу, я бы был готов ей немного подмигнуть.

Моника подтолкнула мой локоть.

— Подмигнуть? Подмигивания доведут тебя до беды. Знаешь, следующее, что получишь, будет сообщение от управляющего социальными сетями твоего отца, которому придется провести часовую беседу с тобой о том, как ты должен выступать на публике, когда представляешь кампанию Чапмен.

Я поморщился.

— Это действительно так плохо?

Моника сильно выдохнула, и я глянул на нее, пока она убирала прядь волос за ухо. Ей едва ли удалось поесть на прошлой неделе, и она выглядела такой хрупкой. Я делал все, что мог, чтобы убедиться, что ей было комфортно, но закончилось это тем, что Моника просто заказывала на дом еду, потому что я точно не был хорош в готовке.

— И да, и нет. Это просто другое. Как будто находимся под экстремальным микроскопом. У нас был намек на это в колледже, но не настолько экстремально.

Я потянулся через центральную консоль и взял ее за руку, мягко сжимая.

— Мы оба знали, что во время кампании будет дополнительное наблюдение.

— Да, но с тех пор, как мы сказали твоим родителям, что я беременна, это стало сумасшествием. Я чувствую, что я своего рода малыш, которому нужно рассказывать, как все делать, а затем выговаривать, если я делаю это неправильно.

Я нахмурился.

— Мне жаль, что это так. Папа и его команда просто пытаются сделать как лучше для нас.

— Да, хорошо. Но это немного раздражает.

Я застонал, покачав головой. Я знал, что не смогу пройти через нее. Моника всегда была очень прагматична и, когда она была на своем пути, было очень сложно увести ее с него. Обычно она была той, кто убеждал меня делать исключения, а не наоборот.

— Мне жаль, что ты так себя чувствуешь, Моника. Я прилагаю все усилия, которые могу, чтобы сделать наиболее удобно для нас, но это сумасшедшая ситуация, и мы все пытаемся вынести лучшее из этого.

— Ты называешь мою беременность и нашу свадьбу сумасшедшей ситуацией? — завизжала она.

Я съежился. Я знал, что так или иначе Моника будет неверно интерпретировать слова. Мне надо было выразиться по-другому. Я старался тщательно подумать, прежде чем заговорить снова:

— Нет. Нет. Нисколько. Я просто… — Я вздохнул. — Слушай, я так же расстроен, как и ты, и я тоже не знаю, что делать. Я никогда не был отцом или мужем или на политической кампании. Когда ты объединяешь все эти вещи, это похоже на одну большую группу.

Она сделала еще один глубокий вдох.

— Да, это действительно так. Прости меня. У меня просто гормоны, сумасшествие и… — Она положила голову на свои руки. — Мы действительно должны навестить моих родителей и сказать им? Мы не можем просто позвонить им, когда я буду в родильной палате? Или послать открытку о рождении?

Я легко рассмеялся.

— Поверь, мне бы хотелось так сделать. Твой папа пугает меня.

Моника подняла голову с рук и моргнула, уставившись на меня.

— Мой папа пугает тебя? Твой папа — долбанный губернатор, баллотирующийся в президенты. Не говоря уже о том, что он за воздержание во время учебы и теперь у его младшего сына беременная подруга. Я думала, что он спрячет меня где-нибудь в темнице, пока кампания не закончится.

Я покачал головой и включил сигнал поворота, выезжая на дорогу в Принсвилл, где жили ее родители.

— Ты слишком сильно переживаешь из-за вещей, связанных с отцом. Представь, я так же, как и ты, боялся говорить родителям о происходящем, но я действительно думаю, что они хотят лучшего для нас. Того же хотят твои.

Я, возможно, произнес эти слова вслух, но чем ближе мы добирались до дома родителей Моники, тем больше я думал о большой стойке оружия в подвале ее папы и о том, что я действительно не был уверен, чем закончится разговор с ее родителями.