В юности я всегда относилась скептически ко всяким шарлатанам, называвшим себя экстрасенсами. Считала их фокусниками и обманщиками.

А потом, в один из самых тяжелых моментов, когда я по глупости лишилась положенной мне от государства квартиры, я познакомилась с Виктором.

Девчонке, выросшей в детдоме, он казался рыцарем в сияющих доспехах. Не таким, как все. Богатство, манеры, власть. И еще театр, в который, как мне казалось, мы оба были с ним влюблены.

Я верила всему, что он говорил, не задавала вопросов. Он сказал мне уволиться с работы — и я сделала это. Сказал переехать, и я послушалась. Носила то, что нравилось ему, послушно бросала все дела, если ему хотелось увидеться.

Я никогда в юности не мечтала о большом богатстве или неземной любви, но его страсть, забота, нежность разбудили во мне то, о существовании чего я и не подозревала.

Он встречал и провожал. Звонил без повода. Всегда следил, чтобы мне не было холодно, спрашивал, как я себя чувствую. От одного его взгляда внутри теплело, а по телу пробегали мурашки. А уж когда мы оставались наедине, когда его руки блуждали по моему телу, в голове буквально вспыхивали фейерверки наслаждения.

У него были свои странности, первые звоночки, которые должны были насторожить еще тогда.

Но влюбленные слепы.

Он обожал кусать меня. Шея и грудь всегда были покрыты красными пятнами от его поцелуев. «Метки», как он называл это тогда, а я смеялась, млея от чувства принадлежности.

И сейчас, стоит закрыть глаза, я как наяву могу ощутить прикосновение его горячего языка к коже. Он сжимает зубами и чуть оттягивает, затем отстраняется и дует холодным воздухом.

— Проси… — бархатный голос ударяет по нервам, и я послушно отвечаю:

— Укуси меня…

Несколько раз он прокусывал даже до крови, но было совсем не больно, и тогда это меня не беспокоило.

Тогда меня вообще мало что беспокоило.

Лишь столкнувшись с изнанкой его жизни, я поняла, что от этого мужчины нужно бежать как можно дальше.

Зажмурилась, не желая пропускать в сознание полустёршиеся сцены уже минувших дней.

Клуб на окраине города. Вся мебель перевернута, стулья поломаны. На полу безжизненные тела нескольких человек. Рядом громилы с оружием. На меня направлено сразу несколько стволов.

Как я там оказалась? Виски болезненно ломит, когда пытаюсь вспомнить.

Перед глазами лицо Виктора. Он весь в крови. Даже лицо запачкано алым. На лице садистская улыбка.

— Не трогать ее. Я сам разберусь, — чеканит он, больно впиваясь в плечо пальцами и затаскивая в подсобку.

Стряхнув наваждение, я поняла, что все еще сижу на полу в прихожей. Медленно поднялась, пытаясь хоть как-то себя успокоить.

Пусть мой план никогда в жизни больше не видеться с отцом моего будущего ребенка с треском провалился, но, может быть, все не так плохо?

Я ведь сама выросла в детском доме, поэтому прекрасно знала, что такое жить без семьи, что такое желать узнать о своих корнях.

Рано или поздно малыш начал бы задавать вопросы, кто его отец и как так получилось, что его нет в нашей жизни. Можно было бы, конечно, сочинить какую-нибудь слезливую историю про погибшего летчика-испытателя.

Отец-манипулятор, убийца, владеющий гипнозом и не чурающийся им пользоваться, это ведь гораздо хуже, чем выдуманный летчик.

Вечер проходил бестолково. Все выскальзывало из рук, я дважды порезалась ножом, пока чистила яблоко, пролила на ногу горячий чай и даже умудрилась разбить тарелку.

А уже оказавшись в кровати, только и делала, что ворочалась, не в силах и глаз сомкнуть, не то что уснуть.

Утром встала с больной головой и синяками под глазами, но зато с принятым наконец решением.

Нужно поговорить с Виктором и расставить все точки над «i». Даже с деньгами сбежать от него у меня вряд ли получится. Не теперь, когда он знает о беременности.

Я положила оставленную им визитку в сумку, хотя и без нее знала номер. Если он хочет в будущем общаться с ребёнком — я не смогу помешать. Но это будет только на моих условиях и в моем присутствии.

Но как доверять человеку, который в любой момент может заставить подписать отказ от материнских прав с помощью своего проклятого гипноза?

Вот только когда я пришла на работу, все эти проблемы померкли, отступив на второй план. Уже на проходной меня вызвали к начальству. И не просто к непосредственному руководителю, а к директору завода.

Пока я шла по коридору до кабинета, думала, что у меня остановится сердце от страха. Что ему от меня могло быть нужно?

Неужели кто-то видел, как я выносила вчера схемы? Ведь была предельно осторожна! Все предусмотрела!