Только однажды осенним листом

спустился волшебник с черным перстом

и пальцем корявым в дома и углы

Вологду проклял – они не твои.

С тех пор я в осеннем дыму,

как в беде.

Где ты моя черноглазая, где?..

* * *

Завтра снова в колхоз, где козы

сосут молоко козлят, вьются стрекозы,

а толпы маленьких лохматых дьяволят

танцуют канкан на крыше мясомолочной фермы.

На них давно хмельные егеря наводят прицелы

штуцеров и трехдюймовок.

Там погреба, от массы крысоловок

похожие на бомбу Хиросимы.

Лет семьдесят там лампа Ильича,

но лампы не стоят без керосина.

Плюётся в небо сонный фокстерьер беззубым ртом…

Все тридцать два завязли в лисьих шкурах.

Там за покойником ненецкие каюры,

и шик семье, когда каюр с хлыстом.

по вечерам там пасмурно и дико,

когда в трубу влетает дьяволиха,

а Бог приходит, словно Дед Мороз на Рождество.

* * *

Этот август в деревне

под шелест листвы,

облетающей с вишен

губит. Я слышал, что дядя Миша,

внушавший доверие, опять

начал пить.

Порывы к письму становятся

тише и тише,

Лишь иногда сквозь рамы окон

узнавая луну, слышишь,

как Ангелы тихо садятся на крышу…

Но сонный отец мне объяснил,

что это скребутся летучие мыши.

* * *

Вечер, в деревне пустынно и тихо,

в старой корзине заснули котята.

– Дочка, в саду трындычит трындычиха,

ветер гуляет, зябнут маслята.

– Тебе-баруба, те-бе-бе-бе-ба.

– Видишь, луна золотится слезою.

– Папа, а кто целовал журавлиху,

Чтоб принесла меня ранней весною?

* * *

На черном зеркале забытого пруда,

где вянут запоздавшие кувшинки,

рисует неба стылая вода

унылые осенние картинки.

Почив в воспоминанье бабьих лет,

сырыми листьями на землю плачет ива.

Вороны незатейливый куплет,

за изгородью серая крапива

лишь дополняет траурный сюжет.

Октябрь вздыхает, иней поутру -

обычная осенняя картина.

Полощат, как хоругви на ветру,

с сухими пауками паутины.

Старуха лезет в погреб, с огурцов

листом капустным собирает плесень.

– Мы все умрём, старик, мы все умрём.

Мы все умрём, старик,

и все воскреснем.

* * *

Товарищ Полковник,

как Вы грозили,

что не ждет ничего меня впереди.

Всех что-то ждет…

Сижу у могилы,

ем землянику с Вашей груди.

* * *

Пьяного вели домой летучие мыши.

Они узнавали любой изъян дороги,

Ориентируясь по звездам над крышами.

* * *

Я все твое так и выбросила,

чтобы губы не шептали напрасно.

Тетерева токуют на выселках -

прихорошены все так, препоясаны.

Затопила трескучую печь,

кошка-дура гостей намывала…

Я все двери закрыла на ключ,

даже в окна не сунулся луч.

А любовь появилась сначала.

* * *

Так закончилось, вылетело твоё лицо в форточку бабочкой,

только боль-бандитка, будто волос на губах.

Там темно, там не спросят, там не здесь.

Сожгла любви катехизис.

Чайная серебряная ложечка подарочек твой.

Пью чай, мешаю, мечтаю.

Хорошо.

* * *

Сегодня день такой роскошный:

гостей нализывает кошка,

солнце за шиворот льется,

смеется,

и пачкает смело девочка мелом асфальт.

В духовке курица,

от солнца жмурится,

жена не дуется,

а радуется.

На столе кружатся вина,

полыхают георгины.

Прозвенел дверной звонок.

И закончился листок.

* * *

Я вернулся из такой круговерти, выпив ведро дня,