– Про себя вы можете думать все, что вам угодно.
– Кадык Зиберта дернулся вверх и вернулся на место. Эсэсовец смотрел сумрачно и равнодушно, как будто проглотил и уже успел переварить в желудке свою улыбку.
– Но когда вы начинаете публично проповедовать свою точку зрения, - он пренебрежительно выпятил губы, - то вмешиваетесь тем самым в политику. А этого мы никому не позволим! Поэтому вам и предлагают исправиться, загладить ошибку. Это в ваших же собственных интересах. Такому великому ученому, как профессор Гербигер, не нужно вашего признания. Учтите! Только благодаря его исключительной гуманности с вами вообще разговаривают. Вам дается последний шанс, постарайтесь его не проморгать… я жду от вас прямого и ясного ответа, господин профессор.

– А если я не сделаю этого, вы арестуете меня?

– Право, вы озадачиваете меня, профессор.
– Зиберт улыбнулся и развел руками.
– Зачем вы так упорно домогаетесь мученического венца? Зачем? Вас ожидает спокойная академическая работа. Не создавайте ненужных затруднений себе и нам. Выполните нашу просьбу, и все будет в порядке.

– Я не могу, господин штурмбаннфюрер. Это идет вразрез с моими убеждениями.

– О каких убеждениях вы говорите? В то время как фюрер и национал-социализм в едином порыве закладывают фундамент великого рейха, вы позволяете себе иметь иные убеждения. Вы плохой немец, господин профессор.
– Эсэсовец снял пенсне и откинулся в кресле. Он смотрел на Мирхорста как на неприятное насекомое.

Мирхорст еле сдерживался. Он готов был плюнуть в мерзкую физиономию этого черного ландскнехта с дубовыми листьями к Железному кресту. Закричать во все горло. Ударить кулаком по столу. Но он заставил себя сидеть спокойно, молчать и ничего не бояться. И все же боялся. Боялся всего: ландскнехта, серого, угрюмого здания, длинных коридоров с рядами одинаковых дверей, красного флага со свастикой в белом круге, окаменевших часовых. Страх, ненависть, раздражение и какое-то детское недоумение - все это сковывало, мешало находить нужные слова.

– Не будем возвращаться к этому больше. Я не выступлю в защиту теории Гербигера и не смогу принять участие в открытии академии… черной магии.

– Оккультных наук!
– Зиберт хлопнул кончиками пальцев по столу и брюзгливо скривил губы.
– Вы, наверное, масон? Аристократ и масон? Убежденный враг империи?

– Я ученый и служу только науке. Чистой науке, с чистой совестью служу чистой науке.
– Ему стало неприятно, когда эти чуть выспренние слова сами сорвались с его губ.

Он еле сдерживал дрожь. Все накопившееся за эти годы готово было хлынуть наружу. Ах как хотелось дать себе волю! Высказать хоть раз все! Кровью выплюнуть в это волчье лицо всю застарелую боль, унижение, ненависть. Острое чувство попранной справедливости… Но разве можно было это делать? Разве можно?.. Но почему?

– Ваша наука ложная! Вредная она, ваша наука. Бескрылый материализм. Она не нужна нашему народу! Понимаете? Мы - народ-созидатель, народ-солдат! Ни вы, ни ваша вонючая наука нам не нужны. Чистой науки не бывает! Наука - служанка, шлюха! Вопрос лишь в том, кому она служит… Убирались бы вы со своей наукой…

– В таком случае я обращусь в полицию с просьбой выдать мне заграничный паспорт.
– Мирхорст побледнел. Резкие расходящиеся полосы обозначились над усами. И щеки запали от волнения.

– Вы его не получите! У нас есть средства сделать вас более лояльным к национал-социализму! Советую хорошенько подумать над этим… Посидите немного в приемной. Сейчас отпечатают протокол. Вам нужно его подписать.

– Какой протокол, позвольте вас спросить?

– Протокол допроса!
– Зиберт резко встал и, опершись руками о край стола, наклонился к Мирхорсту. Глаза его чуть поблескивали в глубоких, как у синантропа, впадинах.

– Это был допрос? А по какому праву… - Мирхорст тоже поднялся.

– Допрос!
– оборвал его эсэсовец.
– На самом законном основании. И выкиньте из головы такой хлам, как право. Римское право! Право - понятие, выработанное плутократами! Есть закон Германской империи о превентивном заключении. Только от нас зависит применить его к вам. Запомните это!.. Прошу пройти в приемную.

Он открыл дверь и вежливо пропустил Мирхорста вперед.

– Фрейлейн Гертруда, перепечатайте это в двух экземплярах. Господину профессору нужно поставить свою подпись в трех местах. Здесь, здесь и здесь… Хорошенько прочтите, прежде чем подпишетесь, - обернулся Зиберт к стоящему перед ним Мирхорсту.
– Вот ваш пропуск. Можете быть свободны… Пока свободны. Мы еще вызовем вас. До свидания, господин профессор.
– Эсэсовец чуть наклонил голову и прошел в кабинет.

Мирхорст, тяжело и часто дыша, опустился на диван. Красноватое затмение застлало на миг его глаза. Но только на миг. Он сцепил пальцы, стараясь побороть свое волнение. Оно переполняло его, но так и не вылилось.

В несколько коротких очередей «олимпия» обстреляла разделенные копиркой бланки. Темные трупы букв легли на белое бумажное поле.

– Прошу вас, господин профессор, - худенькая темноволосая машинистка в коричневой блузе Союза немецких девушек протянула ему оба экземпляра.