И все это она осознала лишь на руках у своего мужа, находясь в полу коматозном состоянии от нахлынувших ее эмоций, потому что про алкогольное опьянение разговора быть не могло, все пойло выветрилось с криками о помощи.

Долбанный театр абсурда. И если Ракитин говорил матом, то ситуация реально вышла из-под контроля. И милая шалость прекратила быть таковой ровно в тот момент, когда Багирова смылась от мужа вместо того, чтобы выяснить все на берегу.

— Я, блядь, чуть не поседел здесь, поднял всех на уши, начал обзванивать всех знакомым, полиция на ушах, все выезды из города мониторят, проверяют каждую машину! Людей уже опрашивают! Ты хоть на секунду поняла, какой страх я испытал? Да я думал, что с тобой случиться могло что-то, а ты просто наебенилась в хлам?! Обещала же мне ни капли в рот!!! — это и еще много чего неслось из рта Ракитина бесконечным потоком, пока он нес Милу домой, и нес он ее не как мешок с картошкой, надо сказать, а как самое дорогое, что только могло быть в жизни.

И несмотря на злость никаким боком не зажал, не прижал, не причинил боли, лишь сильнее к груди притягивал.

А мила тем временем ладошкой чувствовала, как безумно стучит мужское сердце. И все эти крики не сопровождались сорвавшимся дыханием, нет. Он нес ее, отчитывал, и дышал как ни в чем не бывало.

Багирова бы и без груза бы где-то упала без сил, ведь они шли прилично…а она на каблуках. Была по крайней мере точно.

Когда эти двое очутились в доме, Ракитин усадил Милу на кухонный стул, сам достал бутылку водки и, содрав крышечку с корнями, сделал несколько глотков. А затем стукнул ею по столу, злобно вперяясь в Миру. Взгляд метал искры, и тысячи эмоций сменялись одна за другой. Пульсирующая жилка на шее привлекла внимание Багировой, а затем скатившаяся по широкой шее капелька пота, утекающая прямо под белую рубашку. Между этими двумя искрило так, что мало не покажется никому, даже дышать в помещении было тяжело, таким плотным узлом пространство стянуло злостью, яростью и отчаянным желанием чего-то, о чем Мила своим поплывшим мозгом догадаться не могла.

— Что я, блядь, должен еще сделать, чтобы ты услышал меня и прекратила творить хуйню?! Что, скажи мне?! — сорвавшийся голос треснул, и Мила увидела в глазах Саши отчаяние. Впервые в жизни такое она видела в Ракитине. Он всегда был оплотом уверенности, спокойствия и безразличия. Вот это именно то, что она всегда наблюдала в нем абсолютно вне зависимости от ситуации. Скорее всего, его специальность обязывала. Род деятельности не предполагал эмоций, а сейчас…клемму сорвало. Просто раз и все.

Горько стало Миле. Потому что она снова и снова чувствовала трепет, который глушила и давила в себе. Горько и больно. Да почему он такой?! Почему он думает, что она виновата в том, что происходит? Почему он решил, что является идеальным, а она вот такая дефектная. Дефектная ведь, да?!

— Да ничего ты не должен! НИЧЕГО И НИКОМУ, понял? — прокричала девушка не своим голосом, а затем замахнулась, но Саша перехватил ее ладонь и прижал к груди. Дыхание у обоих сперло.

— Либо мы сейчас поговорим, либо я за себя не ручаюсь, — потемневший взгляд остановился на лице девушки, опалил кожу лица. Мила зажмурилась, прикусила губу и застонала от безысходности.

— Да что ты сделаешь еще, что еще не сделал?! — выплюнула, вырываясь из мощного захвата.

— Мила, не доводи…

— Давай, бей, угрожай, силой бери! Ты же меня всегда маленькой девочкой считал! Что теперь! Что теперь не все равно, когда у меня фигура другая стала? Когда статус можно получить?! Ты меня просто трахнуть ведь хочешь, так давай, трахай, ты ведь муж законный, вперед. Ты все умеешь и все можешь! Только любить ты ничерта не умеешь, только видишь ты в людях сначала совсем не то, что должен. Ты ломаешь их как игрушки, а потом переходишь к новой игрушке. Ты только и можешь, что измываться над чувствами, а потом внезапно тебя осеняет, что вариант не так уж и плох, да? Ты думаешь, я забыла, как ты пренебрежительно ко мне относился, думаешь забыла, как ты смеялся надо мной? Очередную бабу при этом потрахивая. «Малыш, ты такая маленькая, держи куклу»! Я не забыла, как ты говорил, что я несмышленыш, или как мой подарок твоя вобла сушенная в мусорку отправила. Я не забыла, как ты игнорировал меня, как я стала старше, как прекратил со мной общаться, или вообще забыл о моем существовании, а потом, как только тебе припекло семью создать, ты вот нашел вариант. Может ты понял, что твои сучки однодневные ждать тебя ничерта не будут? А я бы ждала, да я тебя всегда ждала, пусть ты и не мой был, и молилась, чтобы вернулся со своего очередного задания, где тебя не только ранить могут, но и пристрелить насмерть, тупой ты болван! Потому что люблю тебя, дебила! Чем не вариант, идеально просто! Дочь самого Багирова, которая и сама истекала слюнями по Ракитину, можно ведь пальцем поманить, и она на все готовое прибежит. Вот только обломись, обломись! Я не та Мила, что была много лет назад, я больше не падаю ниц перед тобой и мне глубоко плевать, понятно тебе! — Мила толкнула от себя стол, переворачивая стоящую на ней бутылку с водкой.

Последняя со свистом полетела на пол, разбиваясь на мелкие кусочки. Этот треск остался в ее памяти как яркое напоминание о том, что это конец. Все, она высказала ему все, что накопилось болезненной гнойной раной в душе. И эта рана пульсировала похлеще всякой там гангрены на ногах у диабетика. Попытки забыть Ракитина прекратили для девушки иметь уже хоть какое-то значение. Пофиг. На все.

Сейчас была лишь агония и бесперебойный поток слез.

— Повтори, — сдавленно прохрипел Саша.

А до Милы только сейчас дошло, что часть она проговорила вслух, а не в уме. Синька зло. Вот Багирова быстро и соскочила, мысленно двигая себя по лбу сковородкой.

— Пошел нахуй, Ракитин. Иди и развлекайся со своей Алиной, Полиной, Мальвиной и прочей швалью, а меня оставь…

Багирова даже повернуться не успела, чтобы закончить свою мысль, как Ракитин схватил девушку за подбородок и больно впился в ее обкусанные губы, принуждая призывно распахнуть их. Пусть она и сопротивлялась, пусть билась и даже кусалась, но стальную грудь от себя сдвинуть не смогла. Саша в один миг подхватил девушку за бедра и прижал к себе, продолжая таран языком и губами, выхватывая полухрипы, полустоны, и глотая их с особым удовольствием, как всегда и мечтал.

Мила потерялась в ощущениях, и поняла, что находится на столе, лишь тогда, когда Саша навалился на нее сверху и оторвался от губ, сдерживая на месте. Ноги плотно обвили широкую фигуру, а пальцами она намертво впилась в шею, покрытую щетиной. Что Мила, что Саша сейчас смотрели друг в другу в глаза и задыхались от нехватки воздуха.

— Да что ты знаешь вообще о том, чтобы любить девушку на целую жизнь младше, ту, которую ты знал с детства, которая на руках в памперсах у тебя сидела, которую ты всегда считал просто младшей сестрой своего друга, считай, что брата, и которую ты однажды возжелал так, что сам себя возненавидел. Я прятался и убегал, предпочитая минное поле тому, что встречу здесь, я лишний раз даже не смотрел на тебя, потому что боялся сорваться и убить любого, кто будет просто в метре от тебя. Что ты вообще можешь об этом знать, и куда ты вообще смотрела все это время, если не разглядела главного? Что я уже давно подыхаю от чувств к тебе, и, если бы я просто хотел тебя трахнуть, я бы давно тебя трахнул и забыл. Но я даже это слово к тебе применить не могу, все внутри сопротивляется! Потому что ты Милка, моя Милка, которая незаметно для меня самого стала для меня всем. И не было никого у меня настолько важного, как ты. А все, кто был до, были просто для того, чтобы спустить пар, я же, блядь, мужик, женушка, и да, я люблю секс. Пусть в последнее время для меня он звучит как нечто эфемерное, и приходится сублимировать с рукой, — Саша столкнулся с Милой лбом, продолжая водить руками по такому желанному телу.