Боль в груди становилась невыносимой. Мне все больше и больше хотелось кричать о том, что я права. Что он должен мне поверить, но один лишь взгляд в лицо мужчине говорил о бесполезности.

— Он хочет убить тебя. Он не твой друг, — прошептала в грудь, ведь теперь мужчина прижимался ко мне всем телом. Но сейчас это было не про любовь, жажду близости, сейчас это было про боль. Голос ломался.

— Я никогда не позволял женщинам занимать хоть какое-то место в моей жизни потому, что они все до одной прожженные бляди. Их можно трахать, иногда даже очень комфортно и приятно, но не больше, — прошептал на ухо. Лучше бы он меня просто ударил. Убил. Чем резал своими острыми словами.

Мы говорили на разных языках.

— Я не имею никакого отношения к этому всему, я просто случайный человек, — продолжала лепетать и смотреть в напряженный подбородок. Мне не хватало сил удерживать ненавистный взгляд мужчины. Не хватало.

Он схватил меня за подбородок и выдал жестко:

— Как оказалось, тебя тоже можно только трахать, — волны ненависти обожгли меня, я зажмурилась, прикусывая губу. Дорожки слез плавно катились по щекам.

— Я не имею к этому никакого отношения! Не имею! Я слышала, все слышала, что он говорил, я хотела предупредить тебя, — сорвалась на крик, начала биться руками о стальную грудь.

Да пойми же ты, поверь мне! Ну есть же в тебе что-то, что раньше считывало меня. Что сломалось на этот раз? Агония врывалась в тело, вспарывая грудную клетку, сжимая сердце в колючих проволоках.

Что-то громыхнуло на улице. Это на мгновение отвлекло Рашидова от медленного убийства моей души. Но я продолжала бить его кулачками и вопить, что он не прав, что он не хочет видеть очевидных вещей. Это был спусковой механизм. Как будто отпустили тетиву. Противный тошнотворный ком в горле обосновался уверенно и плотно.

Рашидов вдруг ожил. Преобразился. Не сдерживал себя.

— Ты…ты дочь Макарского?! — он схватил меня за горло и прижал к стене под звуки стрельбы с улицы. Глядя в некогда любимые глаза, я чувствовала, что умираю. Моя истерика замерла в одной точке. Ничто больше не пугало. Даже пулеметная очередь. — Что он сказал тебе сделать? Убить пока сплю? — безумие вперемешку с отчаянием вспороло сознание. Мужчина озверел, сжимая тонкую кожу все сильнее и сильнее.

Мыльный пузырь из счастья лопнул. Легко и просто. По мановению жестких пальцев, когда-то мягко касающихся меня. Сейчас же свирепых и колких. Не знающих никакой пощады.

— Я…ничего не знаю, меня никто не присылал, — хрипела, кислорода не хватало, и сознание медленно покидало меня.

— Не ври мне, не ври! — приложил о стенку сильнее, после чего тошнота стала усиливаться, а зрение плыть. — Ты изначально имела четкий план, ты ведь передала информацию, да? А я не верил. Пока не увидел собственными глазами, — злобная усмешка стала для меня чем-то сюрреалистичным. Акцент. В минуты особой злобы акцент был настолько ощутимым, что теперь олицетворялся со свирепым отчаянием.

Он придвинулся ко мне еще ближе и выплюнул в лицо:

— А теперь живи с тем, что ты стала подстилкой злейшего врага своего отца зря — та информация пустышка. До меня не добраться. Ни тебе, ни кому бы то ни было еще.

Так не бывает. Не может он просто поверить в это все. Нет. Нет. Моя вселенная медленно распадалась на мельчайшие осколки.

Захват руки ослаб. Дверь с силой отворилась. Вооруженные люди гомоном прервали самый отвратительный диалог в моей жизни. Я медленно скатилась по стенке, мечтая раствориться. Не существовать. Меня не пугало оружие, меня ничего уже не трогало. Что-то резко отключило мои эмоции. Тублер переключили.

— Всем лежать, работает ОМОН.

Грохот в помещении стал оглушительным.

— Я с ней закончил, забирайте, — смеялся мой любимый. Надрывно и отчаянно. Неужели все закончилось? Никита появился перед моим лицом внезапно. На заднем фоне звучали отголоски драки. Что происходило я не понимала, и понимать сейчас не хотела ничего. Голос больше не подчинялся мне.

Брат схватил меня за лицо и стал массировать большими пальцами шею, привлекая внимание к себе.

— Надюш, как ты? — теперь никак, хотелось кричать. Я смотрела на осунувшегося Никиту и только после того, как он коснулся лица, поняла, что продолжаю рыдать, беззвучно. Горечь везде. В душе, в сознании и на губах.

Последнее, что я помнила, это взгляд, полный ненависти и презрения, направленный на меня словно дулом пистолета. Рашидов стоял с заломленными руками и методично смотрел мне в лицо.

Я люблю тебя, несмотря ни на что.

И я не предавала тебя, Темный. Верь мне.

НАДЯ

С окровавленными ногами я грязная и абсолютно потерянная прошла ровно три метра, а дальше начала оседать. Если бы не Никита, который подхватил меня на руки и вынес. Я вдыхала родной запах и беззвучно плакала. Черная футболка брата была насквозь пропитана слезами за короткий промежуток времени.