– Это корни наши. А человек, как дерево. А корни, – они держат. Понял?

– И ты тоже как дерево?

– И я. – Батя засмеялся и ущипнул Петьку за щеку. – А что мы с тобой без корня? Рухнем, и нас с тобой свинья съест.

– Свинья? А что, разве свинья… – Петя задумался.

И вдруг резкий окрик отца: «Тащи! Ну?». Петька дернул удочкой, низкая лодка качнулась и чуть не вывалила их обоих в реку. Мальчик изо всех сил вцепился в низкий просмоленный борт. А внизу, в тёмной глубине колыхались живые водоросли. Страшно: раз – и в черной темноте, а они тебя как схватят!

Да… А мамина родня – из села Воехта, Гавриловоямского района, что под Ярославлем. Маленькая деревенька среди заливных лугов, в одну улицу с полутора десятками дворов. Огород за домом с картошкой да капустой, огороженный кустами малины и рядами яблонь-антоновки. Дальше – заливная низина с ромашковым полем, где привязывали телят, и куда два наших черно – белых кота, пирата, уходили охотиться аж до самой осени. А еще дальше – река со смешным названием Которосль. Может потому, что там водилось много коростелей? Это такая чуднАя птица с длинными ногами, которая летает очень неохотно. Может она и на юг пешком ходит? Однажды Петя гонялся за коростелем, но так и не поймал в кустах да крапиве в рост человека. Только заблудился.

А коровы здесь, в отличие от волгоградских степных, рыжих да поджарых, были бело – черные, с большим выменем, ярославской породы. И молоко всегда было на столе, и творог, и щедрые, во весть противень, ватрушки, томлёные до коричневой корочки в огромной русской печи, Ух, вкуснятина!

Говорят, что деревня Воехта среди болот потому, что в ней во время крепостного права жили беглые крестьяне. Прятались от властей в самых непроходимых местах. И до сих пор до ближайшей станции, с которой бабушка возила молоко на продажу в Гаврилов Ям – два километра. Два километра пешком с тяжелыми бидонами. Петю не брали, мал еще, а вот брат помогал бабушке ездить на рынок. Домой бабушка покупала несколько буханок хлеба, да кулёчек дешёвых конфет ландринок – карамельных подушек с начинкой. Их подавали к самовару вместе с ватрушками и моченой брусникой. А за «белым вином» (водкой) мужики ездили на велосипедах аж в село Плещеево, пол – часа, не меньше, в одну сторону. А на скамеечках возле домов старушки судачили про всё на свете, нажимая на знакомое Петру «о».

На многие километры в округе – места низкие, болотистые, было где разгуляться и местным и приезжим охотникам. А по материнской линии заядлым охотником был дядя Саша. Мастер на все руки, очень много читал, был, так сказать, деревенский интеллигент. Жили он вместе с женой и матерью, бабушкой Петра – Леной, в большом бревенчатом доме. Бревна – в обхват. Жилое помещение – рядом с хлевом, где жила корова, коза, овцы да куры с утками. Пётр почему-то запомнил, как страшно ему было забираться маленькому на десять ступеней крытого крыльца, ведущего в дом, потом – привык. Река Которосль, а точнее ее притоки, для дяди Саши – охотничья вотчина. Утки, дупеля, бекасы; тетерева по мелиоративным каналам у полей, – поэтому он все спаниелей держал. Собаки были разные, а кличка одна: Тарзан. В молодости дядя Саша служил офицером в авиации. Было дело: солдат застрелился в наряде – дядю понизили в звании. Он не согласился и написал Жукову. А тот дядю Сашу совсем из армии выгнал. Тогда и стал он попивать. Идет, бывало, пошатываясь, а Тарзан за ним картуз утерянный несет. Там, у дяди Саши, Петька в первый раз подростком сходил с братом Сергеем на охоту. Чуть плечо себе не выбил – такая отдача была после выстрела. Домой вернулся счастливый, и как орден показывал ребятам боевой синяк на плече.

– Во, охотился!

А еще Петя любил рыбачить на многочисленных местных озерах и болотах. Однажды он пошел с местными ребятами на сельский пруд. Парни были постарше, они бреднем прошлись около берега, по шею в воде, и – ура, вытащили щуку, которая еле поместилась головой вниз в 5 литровый алюминиевый бидон. И решил Петя добавить ей воды. Взял бидон и погрузил его в пруд. А щука возьми и хлопни хвостом, прямо Пете в глаза водой. А когда он их открыл – замер: щука стояла в пруду, еле шевеля плавниками. Вода была прозрачная-прозрачная, и хищнница будто висела над дном. Петя испугался, что выпустил добычу. Нагнувшись, он схватил ее за бока, но щука молнией метнулась в траву. Ребята тогда очень расстроились, и Петю прогнали домой. Мда…

А вот деда Полиекта, отца мамы, Петька не застал. Зато бабушка Лена растила Петьку с сопливых лет. А за сказками Петюня забирался к бабе на высокую перину, под одеяло. И начиналось чудо: «Жили – были…». А потом бабушка переехала к дочери Галине и зятю Федору в Подмосковье, и жила в этой душной для нее квартире, без вольных ярославских ветров, без перелесков и протяжных песен у калитки. Но куда деваться, дядя Саша от «белого вина» умер, некому стало за ней приглядывать, да и нужно было помогать внучат растить.

Жили дружно. Помнится, баба Лена и отец Петра, Федор Павлович, любили вместе футбол смотреть: включат телевизор, сядут в кресла и… просыпаются на словах «матч окончен». А когда батя ушел из жизни, баба Лена сказала: «Раз Феденька ушел, то и мне пора». Да и преставилась вскоре.

«Да, – подумал Пётр Федорович, – сколько воды утекло… Кто знает, может, даст Бог Ваньке мудрости, образумится он, семьей обзаведется и сам укоренится со временем. Только когда? И дождётся ли его родная деревня?»

Глеб не сдавался. Он со свойственной ему настойчивостью атаковал Ивана.

– Вань, ты понимаешь, это кладезь.

– Что?

– Время Наполеона. Что тебе эти немцы? А тут французы, двухвековая давность, ты понимаешь? Мы можем найти сокровища императора Великой империи.

– Глеб, спустись на землю. – Ивана стала раздражать тема сокровищ. Майка из-за этих бредней с ним совсем не разговаривала. Он вдруг почувствовал несоразмерность понятий «любовь и деньги»…