Академию я окончил с отличием, но медаль мне не дали. Была такая история. Идет партсобрание факультета, подводятся итоги обучения. В президиуме – начальник факультета полковник Баранов, ну я и влупил: «В столовой академии воруют продукты. Кормят дрянью. Стыдно слушать, как это обсуждают наши иностранные товарищи. Это же позорит страну. А начальник факультета берет взятки гарнитурами из Чехословакии. И это называется – коммунист?» Сорвал аплодисменты. Потом начальник курса полковник Голышев меня вызвал и говорит: «Ну что, ленинградец, не мог потерпеть? Сначала медаль бы получил, а потом выступал!» Да черт с ней, с медалью, зато правду сказал. Вообще не переживал по этому поводу.

В 1979-м после окончания академии вернулся в свое училище – заместителем командира батальона курсантов. Начал преподавать историю КПСС. До перестройки оставалось еще шесть лет, но я и тогда старался преподавать неформально. Это было непросто – предмет-то идеологический. Делал упор на историю, старался рассказывать о том, что интересовало меня самого.

В 1986 году защитил кандидатскую диссертацию на тему «Партийное руководство противопожарными формированиями Ленинграда в годы Великой Отечественной войны». Не мог тогда представить, что через каких-нибудь несколько лет мне придется оправдываться из-за ее названия, когда мои политические оппоненты прилепят мне ярлык «пожарник». Идиоты – нашли чем упрекать. Мне стыдиться нечего. Ленинградские пожарные действительно спасли город в годы войны. Но кого это интересовало, почему-то считалось, что тема моей диссертации меня как-то компрометирует. Когда мой Володя учился в Финансово-экономическом институте, политологию им читал бывший преподаватель научного коммунизма. И вот на лекции в огромной аудитории он заявил: «Посмотрите, какая кадровая политика у Ельцина. Какой-то пожарник возглавляет Федеральную службу контрразведки». Володя встал и крикнул с места: «Это ложь. Я сын Степашина, он никогда не был пожарником. Мой отец в советское время прошел все горячие точки». И ушел из аудитории. В общем, скандал. Ректор хотел этого лектора уволить. Пришлось мне ему позвонить: «Да оставь ты в покое этого м…ка пусть работает».

Историей ленинградских пожарных я начал заниматься по счастливому стечению обстоятельств. Уволившись с флота, отец пошел работать в управление пожарной охраны по Ленинграду. Его руководителем оказался Борис Иванович Кончаев – в годы войны первый заместитель начальника Управления пожарной охраны Ленинграда. Когда случилось «ленинградское дело», и были репрессированы многие партийные и хозяйственные руководители города, Борис Иванович большую часть архивов управления пожарной охраны спрятал. Я, конечно, ничего об этом тогда не знал, хотя о самом Борисе Ивановиче от отца слышал. И вдруг он мне говорит: «Борис Иванович хочет с тобой встретиться». Встретились, поговорили, и он мне все эти архивы отдал – мы их систематизировали и потом передали в партийный архив. Это же потрясающие документы! Я практически за полгода написал кандидатскую диссертацию и монографию.

Книгу я посвятил маме – она подростком скидывала с крыш немецкие зажигательные снаряды. В 14 лет была награждена медалью «За оборону Ленинграда». Вообще-то матушка никогда не любила и не любит вспоминать блокаду – это для нее слишком больно. Когда накануне 75-летия со дня снятия блокады заговорили о параде на Дворцовой, она сказала мне с горечью: «Какой парад – людей надо помянуть в такой день».

С середины восьмидесятых я много времени проводил в архивах. Доступ получил, когда начал преподавать историю КПСС. Часами просиживал и в Ленинградским партийном архиве, и в Центральном государственном архиве. Многое из того, что я узнавал, было для меня открытием. Я раньше и представить себе не мог масштаб сталинских репрессий, всю абсурдность обвинений в адрес старых большевиков, реальные потери в войне… Теперь я все это изучил по первоисточникам, так что публикации в перестроечном «Огоньке» для меня уже не были откровением – я к тому времени знал о нашей трагической истории куда больше, чем писалось в прессе.

Самым большим потрясением для меня было то, что я узнал о ленинградской блокаде. Первый раз эти документы мне показал мой научный руководитель Дмитрий Ганкевич. Оказывалось, можно было вывезти людей, спасти тысячи жизней, избежать тяжелых потерь… Просто в голове не укладывалось, что одни ленинградцы умирали от голода, а многие начальники в то же самое время жили совсем по-другому. Но так было. Когда эти факты попали в «Блокадную книгу» Даниила Гранина и Алеся Адамовича, начались разговоры: зачем вспоминать этот ужас… Надо вспоминать. Потому что делать вид, что этого не было, – значит предавать память блокадников, тех, кто погиб, и тех, кто выжил. Тех, кто до последнего верил в то, что город врагу не отдадут.

Что поделаешь – в нашей давней и недавней истории много фактов, о которых тяжело вспоминать. Но прятаться от них нельзя. Как минимум потому, что из прошлого надо извлекать уроки. И сегодня меня очень тревожат призывы «не ворошить прошлое». Больше того, серьезным историкам все чаще предъявляют публичные обвинения в непатриотичности и даже фальсификациях. И посмотрите, кто считает себя вправе это делать? Как правило, малообразованные люди, которые просто не знают фактов. Вместо аргументов у них – только знакомая нам по советским временам демагогия.

Я всегда старался рассказывать курсантам то, что узнавал сам. Тогда это все еще было довольно опасно, и «старшие товарищи» намекали мне, что надо быть осмотрительнее. А я любил, чтобы курсанты и слушатели на моих семинарах не сидели послушно кивая, а участвовали в дискуссии. Например, ставил им вопрос: «Что было бы, если бы в споре Ленина с Плехановым победил Плеханов?» Фигура Плеханова меня по-прежнему занимала. Узнав про мое увлечение Плехановым, начальник кафедры полковник Ходанович сделал мне выговор: «Не надо эту тему трогать, Сергей Вадимович. Все это очень интересно, но Плеханов же – враг». Я говорю: «Почему он враг? Он настоящий социал-демократ». Нашел что ответить! В Советском Союзе слово «социал-демократ» значило примерно то же, что диссидент.

Не нравилось и то, что я рассказывал о Бухарине, Троцком и прочих «врагах народа». Мне говорили: «Ты не понимаешь, время было такое, они подрывали единство партии». Но я-то читал в архивах, что говорили эти люди, что писали, и понимал, что все обвинения в их адрес были чушью.

Когда сын подрос, я и ему старался объяснить, что историю стоит изучать не только по школьным учебникам, сам рассказывал то, что открывал для себя. Как-то прихожу с работы, вижу, Володя расстроен. В чем дело? Оказывается, получил двойку по истории. За что? «За то, что ты мне рассказывал». Пошел я первый и последний раз в его школу. Надел форму, вижу, учительница истории – совсем девчушка, только что окончила институт. Говорю ей, что тоже преподаю историю, кандидат наук, спрашиваю, за что двойку поставила. Говорит: «Он такие вещи рассказывает про нашу историю, так же нельзя». И я понимаю, что она сама толком ничего не знает, хотя уже перестройка началась, появились публикации. Начинаю ей объяснять, а она: «Разве можно такое на уроках говорить?» Посмеялся: «Теперь все можно».