– И что же, по интернету и поженятся?

– Почему? Встретятся когда-нибудь. Пока возможности нет.

– А у вас с Лейлой?

– Тоже. Мы на фан-сайте Железного человека познакомились. Она живет в Кабардино-Балкарии. Где-то в горах. У нее нет надежды на встречу с Робертом Дауни-младшим, а у меня есть, я же москвичка. И если он прилетит к нам, чтобы очередной фильм прорекламировать, я пойду на встречу, сфотографируюсь с ним и ей отправлю! Вот будет радость для нас обеих…

Она еще что-то щебетала, Алла слушала вполуха. А все потому, что чувствовала взгляд. Они уже дошли до дома, и тут он, взгляд, уперся в нее. Будто коснулся. Ощущение, похожее на то, когда тебе кладут руку на плечо, желая разбудить. Не встряхнуть, а мягко вывести из сонного состояния.

Алла остановилась. Катюша вопросительно на нее посмотрела.

– Посижу подышу воздухом, – сказала ей мать.

Та кивнула и вместе с Боннитой скрылась за подъездной дверью.

После этого Алла обернулась, чтобы увидеть человека из далекого прошлого. И он сказал:

– Привет, Мелкая! Вот мы и увиделись…

Они зашли в прихожую, загроможденную шкафами и тумбочками. Элиза помнила ее другой: просторной, радующей глаз обоями под кирпич, зеркалом во весь рост в золоченой раме, торшером в стиле уличного ретрофонаря. Торшер давно сломался, зеркало разбилось, обои выцвели, вздулись на швах – их никто не собирался переклеивать, и так сойдет.

– Сколько же тут живет человек? – спросила Ленка, протиснувшись между двумя габаритными пеналами. В каждом из них хранилось по полному комплекту рыболовного и охотничьего обмундирования. Они принадлежали дяде Паше, обитателю самой маленькой комнаты, в которой он держал лодку, мотор, палатку и много чего еще.

– Шестеро, включая меня, – ответила Элиза. – В бывшей детской – отставной военный дядя Паша. Рыбак и охотник. Он на Истре жил в доме. Дети его оттуда вытурили, когда землю там стали скупать по бешеной цене. Сейчас на месте его дома какой-то элитный комплекс таунхаусов. А дядя Паша тут. Купили ему дети комнату, да записали на себя. Чтоб не продал ее и не уехал в деревню. Им еще наследство его получать, – рассказывала Богема, ведя подругу к себе. – А в гостиной семья Бобковых: бабушка, мама, папа, сын. Они первыми въехали. Тогда еще ребенка не было, его только вынашивали. Я продавала комнату одинокой женщине средних лет, бабушке то есть. А она покупала квартиру целиком. Для себя и сына с супругой. Очень ей хотелось в центре жить. Две квартиры в Зеленограде продали, еще заняли…

– Стой, я не поняла, – перебила ее Ленка, они к этому моменту дошли до двери в комнату хозяйки. Ту же, что и когда-то, но уже с замком. – Они покупали квартиру целиком?

– Думали, что да. Но обманули их.

– А тебя?

– Тоже. Но я в деньгах не потеряла. За сколько продавала комнату, столько и заплатили. Правда, вместо одного соседа получила сразу трех, а вскоре четвертый, орущий, появился. Но меня хотя бы не кинули на бабки.

– Представляю, какая у вас обстановочка в доме, – сочувственно проговорила Ленка.

– Сейчас уже нормальная. Первое время войны были. – Она отперла замок, толкнула дверь. – Бобковы считали, что я в сговоре с риелторами, и вредили мне. Я детскую продала, чтобы с ними одной в квартире не оставаться. В этот раз не прогадала. Дядя Паша хороший мужик, навел порядок. И проблем с ним никаких. Он либо в комнате у себя, либо на охоте-рыбалке. А с гирляндами сушащейся плотвы да опаленными утиными тушками на балконе я легко мирюсь. Тем более рыбкой и дичью он меня с радостью угощает.

Они зашли в кабинет, где время будто замерло. В нем мебель осталась на тех же местах, что и при дедушке. Книги, картины, портьеры, проигрыватель, ковер – она все сохранила. Как и рояль, на котором сама в подростковом возрасте накорябала матерное слово из трех букв. Единственное, что поменяла Элиза, это разложила диван и застелила его бельем, превратив в полноценное спальное место. Да и за дубовым столом она не работала, а ела. И сейчас он был в беспорядке. Элиза забыла о том, что не убрала за собой посуду, что скопила за сутки. Она кинулась к столу, стала собирать тарелки с остатками засохшей еды, чашки с разводами, скомканную туалетную бумагу, использованную вместо салфеток. Стопку спрятала в руке, а пустую бутылку задвинула ногой глубоко в угол.

Элиза пыталась завязать. И, как ей казалось, она двигалась в правильном направлении. Резкий отказ от алкоголя ей не помогал. Воздержание длилось неделю максимум. Потом она срывалась и выпивала сразу несколько бутылок. Сейчас она покупала поллитровку, делила ее на два дня. Терпела до обеда. Иногда до ужина. Чувствовала себя прекрасно. Вроде и не пьяная, но и не трезвая. Элиза надеялась, что со временем станет пить все меньше, пока не выйдет в ноль.

Сегодня она собою гордилась. Когда они с Ленкой пришли в «Спар», подруга предложила купить пива или алкогольный коктейль. Поняла, что эти напитки для нее привычнее, чем чай или ряженка. Но Элиза отказалась и попросила лимонаду. Потом, когда ждала Ленку, вернувшуюся в «Валькирию», на лавке в сквере, два мужичка-провинциала с бутылкой колы, хорошо разбавленной виски, приглашали составить компанию. Богема духом дрогнула, но опять устояла. И вот сейчас время ужина, а она трезва как стеклышко. И намерена оставаться в этом состоянии.

Она начала пить в тринадцать. Не баловаться, как ее лучшие подружки, а бухать. Воровала у папки водку, чтобы ему меньше досталось. Сначала выливала ее в раковину, потом – себе в рот. В двадцать один попала в больницу с отравлением. Отца же не довезли, скончался в «Скорой». Элиза после этого на два года завязала. Она восстановилась в институте, нашла работу и мужчину, которого всей душой полюбила. Познакомились в метро. Вместе выходили из вагона, он спросил, как дойти до Пушкинской площади. Элиза проводила его. И погуляла немного с милым парнем с Урала, что приехал в Москву в командировку, оставила номер телефона.