А в середине зимы Куусинен поделился новой информацией.

– Ну, вот – дожили, – сказал он. – В ОГПУ будет создан новый отдел.

Тойво пожал плечами: подумаешь, какая важность! Объединенное Государственное Политическое Управление – тоже само по себе нововведение. Вроде бы такого управления нет, а есть ГПУ, но оно уже вовсю начинает разрабатывать свои новые цели и задачи в соответствии с новым, так сказать, политическим моментом. Советской России – быть!

Гораздо позднее под созданную структуру подведут Конституцию СССР от 21. 01. 1924 года, где в ст. 61, гл. 9 напишут:

«В целях объединения революционных усилий союзных республик по борьбе с политической и экономической контрреволюцией, шпионажем и бандитизмом учреждается при Совете Народных Комиссаров Союза Советских Социалистических Республик Объединенное Государственное Политическое Управление (ОГПУ), председатель которого входит в Совет Народных Комиссаров Союза Советских Социалистических Республик с правом совещательного голоса».

– Атеист Дзержинский подписал у другого атеиста Ленина постановление о создании при ОГПУ специального отдела, мистического.

– Так-таки и мистического? – удивился Тойво.

Еще и ОГПУ нету, а уже какие-то мистические отделы создаются – странно это как-то.

– Ну, на самом деле, конечно, никто не станет так в открытую обзывать подразделение, где будут заниматься сверхъестественными изысканиями, чтением мыслей на расстоянии и колдовством. Его наименование будет для конспирации таким: «Шифровальный отдел». И баста, карапузики.

ОГПУ еще нет, шифровальный отдел не создан, на какие же средства Барченко отправился в Ловозеро?

– Спрашивать, кто будет этим делом руководить, полагаю, бессмысленно, – сказал Тойво.

Только что сбросивший с себя должность полпреда ВЧК Туркестанского фронта, Бокий, наконец, будет заниматься делом по «душе», или что у него там вместо нее. Конечно, теперь он начнет подбирать себе кадры, и эта мысль несколько встревожила Антикайнена.

– Чего закручинился? – поинтересовался Куусинен, от которого не скрылось перемена настроения Тойво.

Тот вздохнул и, немного замешкавшись, ответил:

– Как бы сделать так, чтобы товарищ Бокий не был слишком навязчивым в требовании работать на него?

– Никак, к сожалению.

С тем и распрощались. Догадки Антикайнена обретали все более реальные формы, оставалось только ждать такого же от догадок самого Куусинена.

Не прошло и полгода, как предсказание Отто сбылось: 1 марта 1921 года разразился мятеж.

28 февраля в Кронштадте 14 тысяч моряков и рабочих выступили против власти коммунистов, была принята Резолюция: вернуть гражданские свободы, признать политические партии, провести новые выборы в Советы. Какие-то дурацкие лозунги для стихийного бунта. Если же он был не стихийным, то каким же образом удалось склонить на сторону восстания пришедших в Военно-Морской Флот новобранцев из числа крестьян и, так сказать, пролетариата?

Им-то политика всегда была до одного места. Может, продовольствия не хватало? Или дисциплина была чрезмерной – такой, что терпеть было невмоготу? Или какие-то до сих пор дремавшие классовые противоречия?

Вот краснофлотский паек той зимы: 1,5 – 2 фунта хлеба, четверть фунта мяса, четверть фунта рыбы, четверть – крупы, пятая часть фунта сахара в одну матросскую харю. Перевод фунтов в граммы показывает, что с кормежкой дело обстояло вполне приемлемо: 1 фунт равнялся 400 грамм. И все на один день!

Питерский рабочий имел в два раза меньше, а в Москве за самый тяжелый физический труд рабочие получали в день чуть больше полфунта хлеба, пятидесятую часть фунта мяса или рыбы и сороковую часть фунта сахара.

У краснофлотцев лицо добрело, а излишки фунтов отдавались продажным девкам, чтобы те тоже отдавались течению скоротечных матросских романов. Также можно было меняться с кем-нибудь на что-нибудь. Например, на сы-ма-гон.

В матросы была очередь. А если какой-нибудь историк говорит, что туда молодых крестьян и пролетариев насильно загоняли, то плюньте ему в глаз. Любой крестьянин за лишний фунт удавится, или удавит – уж такое у этого крестьянина испокон веку нутро крестьянское. Он на грамм может наплевать, но не на фунт!

Дисциплина, конечно, мешала вольнице, но на кой черт тогда сдался военно-морской флот, если каждый будет делать только то, что сам себе позволяет? Конечно, «Оптимистическая трагедия» Всеволода Вишневского, матросы-анархисты Вожак, Сиплый, матрос-коммунист Вайнонен, «Ну, кто еще хочет попробовать комиссарского тела?» и все такое – это образность. Но даже там побеждает порядок и устав. Так что невмоготу никому не было, каждый матрос выполнял свои обязанности и не очень страдал от этого.

Может быть, конечно, политическая зрелость краснофлотцев толкнула их на мятеж, но вряд ли. Их лозунги, которые они выдвигали иногда противоречили друг другу.