Вместо этого начало происходить нечто странное.

Инспектор уставился на свой жезл.

Время вдруг будто застыло, и все милые летние отзвуки, наполнявшие нашу гостиную, исчезли, утонули в ватном коконе: замолк весёлый птичий щебет, летевший в распахнутое окно гостиной, утих шелест молодой листвы; белая полупрозрачная штора, качнувшаяся в сторону, так и не опустилась обратно, мёртво застыв под неестественным углом.

Инспектор медленно, как бы против своей воли, протянул руку и пропустил светлые струи моих волос сквозь тёмные пальцы.

Я изумлённо покосилась на эту руку, потом подняла взгляд. С лица инспектора смотрели невообразимо живые, с расширенными зрачками, мерцающие как отражение звёзд в колодце глаза, и в них плескалась такая горечь, что сердце вдруг тронул холодок какого-то тяжёлого предчувствия.

Вид у императорского посланника стал, признаться, несколько безумным.

— Как жаль… ах, как жаль… — хрипло бормотал он, как во сне перебирая мои волосы.

Несмотря на то, что всё происходящее мне очень не нравилось, я стояла смирно, агнцем на заклании, потому что от неожиданности никак не могла собраться и взять в толк, входит ли происходящее в ритуал отбора в Реестр или же что-то пошло не по плану. И только когда сухие жёсткие пальцы так же медленно прошлись по моей скуле и подбородку, я не выдержала и, мотнув головой, сделала шаг назад.

И сразу всё закончилось. Кокон рассыпался, вернулись звуки, заколыхались занавеси. Инспектор отпрыгнул от меня, как чёрт от ладана. На его обтянутых пергаментом скулах проступили два красных пятна. Он схватился за книжку с семью печатями, что-то косо черканул там и захлопнул тетрадь. Потом металлическим голосом зачитал стандартное извещение о том, что я не прошла испытание и отныне могу считаться среднестатистической единицей, не представляющей для Империи особого интереса.

Как я после поняла, последняя странная часть испытания оказалась сокрыта для всех. Родители ничего не заметили. Подул магический ветер, время сложилось как театральный занавес, и в его складках исчезло несколько минут реальности.

Отец, продолжая следовать плану, печальным голосом сказал:

— Мы крайне сожалеем, что дочь оказалась настолько обделённой магической силой. Придётся найти учебное заведение поскромнее.

Инспектор посмотрел на пол, посмотрел на потолок — куда угодно, только не на нас.

Потом, будто на что-то решаясь, остро взглянул на отца и буркнул:

— Она не подошла не поэтому.

Некоторое время он ещё побуравил отца многозначительным взглядом, затем прозвучало невнятное прощание. Быстрым шагом посланник направился к выходу.

Отец, нахмурившись, смотрел ему вслед.

Вечером мы, три жулика, обжулившие Империю и лично Государя Императора, отмечали моё избавление от Реестра.

Вначале пирушка выходила вовсе не такая беззаботная, как предполагалось. Отец был рассеян и задумчив. Глядя на него, тревожилась и мама. К середине ужина папа встряхнулся, произнёс досадливо: «Да ну его в болото… волков бояться — в лес не ходить», вышел и вернулся с запотевшей бутылкой шампанского.

Шампанское я пробовала в первый раз, и оно мне ужасно понравилось. Вино было ледяным, бледно-розовым, пузырьки веселящего газа тоненькими извилистыми жемчужными ниточками поднимались к поверхности… Нам всё-таки удалось развеселиться, и этот вечер запомнился мне как один из самых чудесных. Впереди была свобода, горизонт был безоблачен, а странное поведение имперского чиновника я внятно описать не могла. Чего ему там могло быть «так жаль»? Может, по каким-то неведомым причинам он решил, что я могла бы попасть в Реестр, и был страшно потрясён, когда оказалось, что кандидатка в магическом смысле тупа как пробка?.. Интуитивно я чувствовала, что моя теория шатка, но зато она давала хоть какое-то объяснение. Поэтому я отправила воспоминания об этом происшествии в дальние закоулки памяти и не стала никому ничего рассказывать.

— Ах ты, глупенькая божья коровка, — комментирует чей-то скрипучий голос. — Это он ведь смерть твою увидел.

— Почему же он не предупредил папу? — вяло возмущаюсь я.

— Семь магических печатей налагаются на тетрадь, и последняя, восьмая, — на язык квалификатора. Он ничего не мог сказать. Тебе самой бы не молчать… Да что уж теперь, что не сделано — то не сделано, двигайся дальше, ведьма Данимира.

Мелодия снова зовёт меня, и я послушно ускользаю вслед за ней.

На следующий день отец начал обучать меня боевой магии.

— На всякий случай. Мало ли что, — туманно прокомментировал своё решение папа. — Всего предугадать нельзя, но вот соломки подстелить, — он подмигнул, — можно. Я тебе покажу несколько фокусов-покусов… из разных областей магии… кое-что, между прочим, будет адскими штучками, поэтому предупреждаю — своими знаниями ты ни с кем не делишься.

— За кого ты меня принимаешь, пап? — обиделась я. — Я не трепло!

Папа виновато вздохнул.

— Да знаю, знаю. Ты у нас, Данимира Андреевна, кремень и вообще девушка разумная. Это я так, напомнил в целях профилактики.

За месяц, оставшийся до моего отъезда в Петербург, многому научиться было невозможно, но отец показал мне несколько действенных приёмов, а я всё быстро схватывала. Во всяком случае, теперь мне не надо было носить в сумочке баллончик, ведь заклинания могут оказаться посильнее жгучего перца.

Летние деньки пролетели быстро, и вскоре я уехала поступать в Смольный институт.

Ещё до поступления отец купил мне небольшую квартиру на Петроградском острове, в Малом переулке неподалёку от Тучкова моста.