– Ты так говоришь, будто разрабы и менеджеры – это разные биологические виды, – со смешком сказал кто-то из стоящих рядом тимлидов.

– Так и есть! Исходя из того, что ты знаешь про этого менеджера о его профессиональных и личных качествах, скажи, может он принести в проект что-то полезное, улучшить его, как это делаете вы? – спросил Михаил.

– Скорее всего нет.

– А может ли он его ухудшить: уволить или распугать участников команды, принять глупые необоснованные решения, испортить процесс, тратить ваше время?

– Этим он и занимается, к сожалению.

– Так почем ты удивлен моим словам про другой вид человека? – Михаилу нравился разговор все больше, он повернулся к Антону. – Твой менеджер – паразит, он питается тем, что вы сделали, вашим продуктом, результатом вашего труда. И это не симбиоз, вы от него ничего не получите. Помяни мое слово, скоро будешь искать новый проект вслед за своим разрабом. Двухчасовые совещания в команде на десять человек – это верный симптом!

– Что вы за люди? Такое приятное начало было о свободе, а перешли опять к обсуждению боли. Юр, ты про отца начал! – попытка переключить внимание с Михаила удалась.

– Да вы и так всё это знаете. Я сравниваю себя и нас вообще, разрабов, it-специалистов как класс, с рабочими прошлого века и вижу, что наше положение существенно лучше. Причина этого в том, что и общество изменилось, но и в том, что тот труд, который требуется от нас, может быть реализован только при определённом образе жизни. Много вы кода напишете под грохот станка? Даже и станок не нужен – посади рядом со мной человека, говорящего по телефону, и мой рабочий день пройдет впустую. Сможете сосредоточиться на задаче, если не выспались или кутили накануне, или если голодны или больны? Да что там отсутствие сна или еды, признаюсь, что если мне неприятно руководство работодателя, компания, идея проекта, моя производительность в разы ниже. Если я нахожу какое-то принуждение, несвободу, армейские замашки руководства, я продолжаю формально выполнять свои обязанности, но результат, качество, совершенно иные. Где-то читал, что до революции российский рабочий требовал от своего руководства обращения «на вы», и грубость со стороны управленцев в адрес рабочих могла приводить к забастовкам. Я чувствую их правоту и делаю так же, не я один, вся моя команда.

– Останавливаете разработку? – хохотнул кто-то из тимлидов.

– При малейшем намеке на некорректное поведение менеджера сообщаем руководству. Если изменений нет – сбавляем темп, ждем изменений, делаем только необходимое. Если изменений нет долго – ищем другой проект и уходим. Ну и на зарубежных проектах это не так актуально. Это особенность местного, российского менеджмента, культуры управления же здесь нет, они ориентируются на совок. Но я хотел не об этом: о свободе. Представьте рабочего или инженера двадцатого века или даже современного, но вне нашей отрасли. Пять дней в неделю они ходят на производство, они должны присутствовать там лично, все общение происходит лично, совещания происходят лично. Если ты инженер, совещаний будет много и они будут личные. Из-за специализации найти другое место работы сложно. Машиностроитель не сможет пойти в авиастроение или строительство дорог, а вот машиностроительный завод, например, в городе один и чтобы сменить работу, потребуется переезд. Из-за отсутствия конкуренции за работника, из-за привязанности работника к работодателю – оплата труда ниже, чем могла быть, а переработок и непрофильное работы – больше, чем могло быть. Я уже не говорю про положение рабочих в советское время, когда они скорее стали больше походить на рабов. К чему я это все? Если я сейчас размещу свое резюме в интернете, в течение пары часов у меня будет десяток приглашений на интервью. Эти приглашения будут как от российских компаний, так и от зарубежных. Мне предложат переезд в другие страны и города или работу удаленно, меня будут стараться привлечь в эти компании так навязчиво, что вы все станете завидовать!

– Не начнем, у нас то же самое! – рассмеялись товарищи.

– Знаю, – продолжил Юрий. – И это свобода: свобода выбора места в России или в мире, где я буду жить и работать, свобода выбора компании, на которую я захочу работать, свобода выбора проекта и роли внутри компании. Что значит эта свобода? Она значит, что теперь я выбираю, какую компанию, какую страну, какую группу людей и, в конечном счете, какие идеи я хочу поддерживать и развивать своим трудом. Если я считаю, что будущее за покорением космоса и это самое важное, что сейчас есть в мире, я буду поддерживать Илона Маска – найду способ устроиться в SpaceX или в аналогичную компании, перееду в США. Если я экологически ангажирован, то найду компанию в сфере зеленой энергетики или переработки отходов, спасения редких видов животных и продам им свой труд. Ну а если я думаю, что надо развязать побольше войн и увеличить поток эмиграции из России, я устроюсь в один из подрядчиков, работающих на правительство моей родины.

– Ты совсем не патриот, Юр!

– Патриотизм – это последнее прибежище негодяя. Страна и государство – разные вещи. Я люблю мою страну, но любить местное государство, будто оккупировавшее эту землю и мой народ, подло и глупо, – мрачновато закончил Юрий.

– А я согласен со Юрой, – подхватил Михаил, известный в Профсоюзе своим интересом к политике. – Никогда в истории России, да и мира вообще, у инженера и рабочего не было такой свободы. Он всегда был привязан тем или другим способом к городу, заводу, церкви, государству. Сейчас я сам выбираю, какие из этих связей поддерживать, а какие забыть. Да, все ещё есть формальности, гражданство, например. Но мой российский паспорт никак не мешает мне иметь ещё два вида на жительство в других странах. И такая свобода есть не только у разрабов, она есть у многих других людей в отрасли, даже в России это сотни тысяч людей, если не миллионы. Почти любой, работающий через интернет, может распоряжаться этой свободой: тестировщики, аналитики, рекламщики, блогеры, производители контента. И это личный выбор: пользоваться ли этой свободой, взять жизнь в свои руки или плыть по течение, будто XXI век ещё не наступил и таких возможностей нет. Подумайте, сколько наших коллег – разрабов, тимлидов, девопсов, даже архитекторов – прозябают на скучных, ниже рынка оплачиваемых работах, исполняя прихоти каких-нибудь малограмотных «эффективных менеджеров» на государственных проектах? В одном известном вам государственном банке более десяти тысяч технарей. Скажете, это не совсем государство, да и задачи там технически интересные? Частично соглашусь, но это вопрос компромисса с совестью. Вот другой пример: подрядчики налоговой. Этично ли там работать? Не стыдно ли об этом рассказать детям? Дальше больше: что если вы в подрядчике, который пишет софт для тюрем и ведомств, работники которых очень интересуются тем, что пишут в социальных сетях, и сажают на основе этого в тюрьму недовольных?

– Продолжу твою мысль, Михаил, – взял слово Лев. – Представьте, господа, что наш бессменный лидер осознал свое место в истории и захотел потеснить Шикльгрубера и Джугашвили. Он принялся за окончательное решение русского вопроса. Здесь, под Петербургом, как когда-то его товарищ по роду занятий под Берлином, в Заксенхаузене, он начал строить инфраструктуру: здания, для содержания людей, транспортные пути для доставки людей к этим зданиям, печи. Разумеется, такой проект не обойдется без программного обеспечения: нужен учет прибывших и убывших, нужно видеонаблюдение за лагерем. То, что предшественниками делалось вручную, необходимо автоматизировать. В общем, нужна цифровизация, бюджет есть. Подрядчики соревнуются за написание Государственных информационных систем «РосГулаг» и «РосПечь», понадобятся также продукты в сфере машинного зрения для распознавания лиц заключенных лагеря, рекомендательные системы для палачей, работы много. На каких условиях вы бы были готовы за такую работу взяться?

– Как от темы свободы мы пришли к лагерям, Лев? – с шуточным упреком произнес кто-то из тимлидов.

– Все мы, оставаясь в России, идем на компромиссы. Вопрос в том, где эти компромиссы заканчиваются? Где гибкость совести уже не выдерживает тяжесть грязи, которой ее бомбардируют? – Лев выпил чуть больше обычного и говорил то, что в своем родном городе сказать бы не смог.

Профсоюз начался с взаимопомощи старших товарищей новичку. Когда Вячеслав много лет назад неожиданно был назначен тимлидом на проекте, где он был старшим разработчиком, спокойная жизнь для него закончилась. Он любил код, знал несколько языков и программирование для него было сродни литературному творчеству. Предпочитая лаконичное изложение своих мыслей многословности, он так же относился и к выражению своих идей на языках программирования, проводя иногда часы в поисках элегантного решения задачи как с точки зрения алгоритма, быстродействия, так и с позиций красоты кода. Вячеславу нравилось ощущение сосредоточенности на задаче, будто медитация или молитва, когда мир упрощался до троицы: программиста, задачи и текста между ними, который их связывал. Это был сольный танец: как многие программисты, Вячеслав любил быть один и работать один. Вдруг от него потребовалось большее, то, чего он не умел: быть лидером, руководить, организовывать работу других программистов, объединять людей. И ставка была велика: предыдущий тимлид уходил со всей командой, единственным человеком, который мог подхватить руководство разработкой в проекте был Вячеслав, если бы он не справился, компанию ждало банкротство в течение полугода – два конкурирующих стартапа не дали бы медлить. Таким образом перед Вячеславом стала задача быстро сформировать новую команду и продолжить разработку. Тогда, почти десять лет назад ему помогли Михаил и Лев, они и стали основой будущего Профсоюза. Их советы, поддержка и помощь с наймом новых разрабов и аналитиков спасли дело.