На самом деле поэт Арыстан был виновен лишь в том, что показывал дорогу топографам. Он никогда никого не убивал и считал, что поступает правильно. В конце концов, не он, так другой покажет дорогу, а деньги платят хорошие и кормят при этом. Одни живут от скота своего, другие от земли, а от стихов слишком сытым не будешь. Куда деваться бедняку, у которого одна лошадь, да и то хромая? Есть поговорка: хоть мытьем ишачьего хвоста, да заработай богатство. Так и он…

А Кенесары, который почему-то особенно не любил Арыстана, хотел по-своему расправиться с ним в назидание другим. И вот сейчас два человека ввели к нему в юрту похожего на кобчика маленького старичка с бородкой клинышком…

Те, что втащили его под руки, были хорошо известные в степи люди. Один был главный палач султана Кенесары — знаменитый Кара-Улек, каждый палец которого равен по величине руке новорожденного ребенка. Густо, как степная полынь, кучерявились на груди у него жесткие волосы, тяжело отвисли губы, а раскосые кошачьи глаза никогда не мигали. Он не знал в жизни, что такое жалость: это был жестокий, как рысь, огромный, как слон, черный, как сажа человек. Этот Кара-Улек случайно оказался у Кенесары — он попался на воровстве, и какой-то созакский купец хотел его повесить. Кенесары откупил глухонемого великана, отдав за него черного верблюда. И кличку дал ему «Черный верблюд»… Не случайно купил его Кенесары. Кара-Улек был беззаветно предан султану и отличался одним удобным свойством. Не слыша слов, он внимательно смотрел в глаза хозяина и выполнял то, что было там написано. Разве говорил ему когда-нибудь султан об этом бедном башкире, который помнил, как брали крепости русский Пугач с Салаватом? И нет теперь в живых Ашрафа…

А с другой стороны обессилевшего от жестоких побоев поэта Арыстана держал Ожар… Уже месяц, как появился он здесь. Кенесары с радостью принял его, как боевого соратника батыра Сейтена и мужа дочери великого мученика Тайжана. Султан выделил ему достойную юрту, отделил скот и обеспечил всем необходимым. Ровно через десять дней после приезда Ожар отправил к Конур-Кульдже юркого рыжего Самена с подробным донесением о численности сарбазов в войске Кенесары, их настроениях и боевых качествах. Сегодня с утра он все стремился проникнуть в штабную юрту, чтобы выведать, о чем говорят на военном совете мятежников. Видя, как собираются прославленные батыры и вожди, он понял, что это неспроста. Но даже подойти к штабной юрте было невозможно: все сорок нукеров личной охраны султана были расставлены на подступах и не пропускали никого. Уже отчаявшись узнать что-нибудь, Ожар вдруг услышал, что где-то поймали ненавистного Арыстана и он лежит сейчас, избитый и связанный, в тюремной юрте.

Ожар принялся разжигать страсти, предлагая повести пойманного предателя для суда и немедленной расправы к султану. Пусть убедится Кенесары в его рвении и ненависти к предателям, а заодно можно пронюхать, о чем это они там совещаются так долго. Умному достаточно намека…

Арыстан, как только увидел Кенесары, зарыдал и бросился к его ногам:

— О мой султан, я — заблудившаяся паршивая овца! Невиновен я в том, о чем кричат эти люди. Зарабатывая на жизнь, показывал я дорогу русским ученым землемерам. Прости меня на первый раз, и навеки останусь твоим рабом!..

Ни одна жилка не дрогнула на каменном лице Кенесары, лишь побелело оно от гнева. Он так ни разу и не посмотрел на валявшегося в ногах поэта Арыстана…

— Изменяющий родной земле подобен больному сапом коню. — Кенесары говорил ровным голосом. — Чтобы не заразился табун, следует уничтожить его. Так что может быть только одно решение — смерть. И не позволять потом даже подходить к падали!..

Поляк Иосиф Гербрут закусил губу… Что же, это жестокое, но правильное решение. Если действительно думаешь сохранить самостоятельность, то пусть люди боятся общения с врагом в любых формах. В борьбе необходимы жертвы, и ни к чему здесь шляхетское благородство. Уж он-то это хорошо понимает!..

Да, но почему батыры на этот раз не поддакивают султану? Все они опустили головы и стараются не смотреть на него. Почему опечалился Наурызбай, который, как драгоценное откровение, ловит обычно каждое слово старшего брата?..

Что это такое? Словно им вынесли смертный приговор, а не этому жалкому человечку, который лежит на полу в обмороке… Удивительный народ: в бою жестоки и беспощадны. Но когда приходят к ним с повинной, готовы тут же простить самого заклятого врага.

Вот попался им в руки этот Арыстан, о поимке которого мечтали стар и млад, чтобы отрубить ему голову. Но увидели его, умоляющего о пощаде, с мокрой от слез бородой, и сразу дрогнули твердые сердца. Впрочем, не все ли народы в этом похожи… А Кенесары как будто не замечает общего настроения. Как он поступит теперь?..

Султан еще раз окинул бесстрастным взглядом приунывших батыров, твердо опустил руку, указывая пальцем вниз:

— Здесь, на этом месте, отрубит Кара-Улек сейчас его поганую башку!

Еще ниже опустились головы у батыров. Наступила такая тишина, что слышно, как легкий степной ветерок играл поверх юрты. Никто не осмеливался сказать что-нибудь, да и бесполезно это было. Слово, сказанное султанами, не может отменяться даже ими самими.

Иосиф Гербрут и это одобрил. Вождю следует приучать людей к железной дисциплине. Иначе получится, как на его родине, где каждый шляхтич считал себя вождем…

Арыстан пришел в себя и, убедившись в тщетности своей мольбы, вдруг поднял голову и сел, поджав под себя ноги. Оправив на себе одежду, он прямо посмотрел на Кенесары и резким движением отстранил волосатую руку Кара-Улека, потянувшуюся уже было с ножом к его горлу.

— Если тебе так уж хочется попробовать моей крови, то потерпи, успеешь еще! — Он не спускал глаз с Кенесары. — Да, таксыр! Слова требую по закону, султан! Ты приказал отрубить мне голову, но не язык…

— Говори!

Кара-Улек по знаку султана отошел в сторону. Арыстан весь подобрался и встряхнулся, как приготовившаяся к полету птица. По-прежнему глядя на Кенесары сверкающими глазами, он запел: