Казахские аулы были так расселены по всей северо-западной границе Моголистана, что в случае набега со стороны Абулхаировой Орды и Мавераннахра они могли в несколько дней выставить конное ополчение. Часть батыров и джигитов постоянно находилась в дозоре.

«Что же, на границе с Китаем живут те же казахи, хоть и из других племен, — думал султан Джаныбек. — Пусть убедятся они, что у них всегда найдутся защитники. Это только ускорит их присоединение к нам!.. Ну а что касается границы с Абулхаировой Ордой, то мы сами не хотели отделяться от нее…»

Султаны Джаныбек и Керей лично занимались нелегким делом расселения аулов и распределения между ними земли и пастбищ. И хотя при этом строго учитывалось количество переселенцев, львиная доля, как водится, доставалась биям и многочисленной султановой родне.

Тем временем к султану Жунусу приехал сын правителя восточной Кашгарии Абдрашид-султан, тоже джагатаевского рода. Сам Жунус обычно с охотой принимал таких знатных родичей, рассчитывая на их помощь в борьбе за престол Моголистана. В связи с неожиданным появлением казахов на границе он прекратил подготовку к походу на Алмалык и проводил время в пирах и веселье с приехавшим гостем. Но на свою беду Абдрашид увидел как-то дочь Жунуса, красавицу Султан, и влюбился в нее. Так как виды на нее уже имел сын эмира Абдусаид, да и любил ее Жунус больше других дочерей, то он предоставил все на усмотрение девушки.

Султан сама пришла посмотреть на влюбленного кашгарца и рассмеялась ему прямо в лицо. «Не то что лечь с ним в одну постель, но пройти мимо него мне противно!» — заявила она отцу и потом повторяла эти слова среди приближенных Жунуса. Ничего нет удивительного, что они дошли до Абдрашида.

Ругаясь на чем свет стоит, уехал обиженный гость в свою Кашгарию. А девушка продолжала потешаться над ним среди подруг, не зная, какие шутки иногда проделывает жизнь…

Как только уехал кашгарец, эмир Абдусаид позвал султана Жунуса к себе в Бухару, куда он переехал на время из Самарканда. А едва тот выехал, как направленный моголистанским владыкой сын Джаныбека султан Касым налетел на восточную окраину Ферганского оазиса и угнал три тысячи коней, принадлежащих Жунусу.

Ни одного настоящего джигита не нашлось, чтобы погнаться за похитителями. Лишь одна пятнадцатилетняя Султан вскочила на коня и бросилась в погоню с пикой в руке. На переправе через Талас появилась она перед джигитами Касыма, и те чуть не попадали с коней от удивления, увидев воинственную девушку. Опьяненные легкой добычей, они стали издеваться над мужчинами из Жунусова рода, которые забились от страха в норы, а в погоню за угнанными лошадьми отправили одну из своих дочерей. Сам султан Касым тут же сочинил и пропел ей куплет:

Скажи свое имя, тебя я прошу!

Не скажешь — ни с чем я тебя отпущу…

Как глуп тот вожак-жеребец, что позволил

тебе отбиться.

Скажи, о скажи, ты чьего косяка кобылица!..

Девушка сверкнула глазами в сторону рослого красивого султана и запела в ответ:

По речи красивой узнала, что ты султан

И привык на всякой кобыле скакать

по кустам!

Но я жеребенок Жунуса, и даже во сне

Не видела живой поклажи на своей спине!

Все наши мужчины вчера ускакали на той,

Не то б не удался в ночи столь гнусный

разбой!

Неужто способен, как тать, настоящий султан

Беспомощных грабить — ответь ты мне сам!

Сюда прискакала стать жертвою за отца.

Верни достояние наше во имя творца!

Не сделай султана Жунуса посмешищем

для врагов;

Посмейся над дочкой его, коль на это готов!

— О благоуханный цветок, никем до сих пор не сорванный со стебелька! — воскликнул султан Касым. — Я не в силах отказаться от твоего предложения и готов полюбоваться тобой даже ценой трех тысяч лошадей!

Что уж было между ними в белом шатре, который приказал Касым разбить на берегу Таласа, одному богу известно. Во всяком случае, девичьих слез не было слышно, зато не раз звонкой трелью в ночи раздавался счастливый женский смех.

А наутро щедрый молодой батыр приказал гнать обратно трехтысячный табун. Стоя на коне, плакала при расставании Султан. Печальны были и джигиты, лишившиеся такой богатой добычи. Не смея прямо укорять султана, они тем не менее сложили песню об этом событии, которая намного пережила их.

Без огня и кремень ни к чему,

Лукавая коза — обуза пастуху.

И щедрость Касеке воистину безмерна:

Три тысячи коней за поцелуй, наверно!