Шрифт:
"Нет, к таким сказкам я не привык. В детстве такие сказки мне не рассказывали", - подумал я, сдерживая наступающую на сердце тошноту.
Из лужицы сквозь красноватую муть воды вверх и как будто не на меня смотрело... Лицо, не лицо - что-то страшное, бледное, круглое, словно блин, и с красными немигающими глазами.
"Зима... Ртуть... Иней в холодном погребе, - всплывали из темных углов памяти непрошеные слова, - здесь не сожгут, костров здесь не бывает. Здесь утягивают на дно и замораживают живьем".
– Что... это?
– спросил я трудно и тихо, и голос мой был чужой, потому что Маришка взяла мою руку в свою и стала гладить теплой ладошкой мою холодную и неживую.
– Не знаю, я не знаю. В школе нам не говорили. Мальчишки во дворе рассказывают, что это Болотный Хозяин. Но ты не бойся, он из лужи не вылезает, ждет, когда кто-нибудь не заметит и провалится к нему сам.
– И такой в каждой луже?
– Это не лужа, это его дом. Лужи бывают после дождя, они высыхают, и мальчишки пускают в них ореховую скорлупу. А эта не высыхает никогда, потому что Он в ней живет.
– Вообще-то я слышала, - говорила Маришка, когда мы отошли от лужи достаточно далеко, - что наш город построили на болоте. Это было очень давно, меня тогда и на свете не было. И мамы не было... Был один старичок, он и сейчас живет в нашем дворе. От него мальчишки и знают. И про Болотного Хозяина от него.
Стал накрапывать дождь. Шел он нехотя, мелко, не набирая силу. С дождем сделалось холоднее.
Я посмотрел на легкое платье Маришки и стал стягивать с себя старую походную куртку. С ней я не расставался во всех своих путешествиях.
– Надень, - сказал я, - надевай, надевай, простудишься.
– Не простужусь, спасибо. Дождь сейчас перестанет, видишь, там небо голое.
По ее виду и голосу я понял, что куртку она не возьмет. Я посмотрел на небо. И правда, серая муть уходила за ребра крыш, и на улице посветлело. Дождь перестал.
– А ты откуда такой?
– Какой, Маришка?
Вопрос прозвучал неожиданно. Отвечать на него не хотелось.
– Ну, неумелый, нескладный... Ничего не знаешь. Чуть к Болотному Хозяину не попал...
– Таким, наверное, родился. А вообще это очень долго рассказывать. И... трудно.
– Если трудно, не рассказывай. Нам налево.
– А что там?
– Ничего, просто другая улица, А прямо никто не ходит.
Я уже перестал удивляться, но спросил, показывая вперед:
– Там что, что-нибудь вроде этого... Глаза? или Хозяина?
– Нет, - ответила Маришка спокойно, - там Трещина.
– Ага, - сказал я и больше спрашивать не стал.
"Трещина так трещина. Нельзя так нельзя". Спрашивать об очередных ужасах не хотелось. Сердце болело, и очень хотелось домой.
Я посмотрел на часы. До Нулевого Часа оставался час с небольшим.
"Так долго", - подумал я и вздохнул.
Об экспресс-возврате я и думать забыл. Просто не мог подумать, когда рядом со мной Маришка.
– А?
– спросила девочка, поворачивая ко мне лицо.
– Что ты сказал?
– Ничего. Я хотел спросить, вот ты говоришь, школа. А что, в вашем классе много ребят?
Маришка задумалась. Она наморщила лоб и стала считать, выбрасывая из кулачка пальцы.
– Четыре, три, два, один... В первом классе - четыре, у нас во втором - трое...
Удивившись, я оборвал ее непонятный счет.
– Так мало ребят? Маришка, сколько же всего у вас в школе классов?
– Один. То есть, классов, их пять, но помещение одно. У каждого класса - своя скамейка. Первый - самая длинная скамейка, на четверых ребят. Три девочки и мальчик. У нас - трое. Я к еще две девочки.
– Маришка, - я не дослушал, - а почему?
– Что почему?
– Почему так мало ребят?
– Почему-почему, я говорю, такой город. Трудно жить. А что, у вас по-другому?
– Где... у нас?
– кажется, я покраснел.
– Ну... у вас. Ведь ты же сказал, что приехал из другого места.
Смущенный, я пожал плечами и отвечать не стал.
Что я мог ответить этой маленькой незнакомой девочке? Что есть и другие места; где все не так и жизнь идет по-другому? Где не сидят, притаившись в лужах, жадные до живого мертвецы? Где из окон домов не летят в твою голову гири? Ну, скажу, а что дальше? Рана на маленьком сердце? Мечта о несбыточном? А почему о несбыточном? А ты здесь на что?