– А что, у нас в порту уже и бордель появился? – заинтересованно откликнулся второй помощник и окончательно проснулся.

– Не надо из себя дурачка строить, вы прекрасно понимаете, что я имел в виду… В общем тревогу провели крайне безобразно – сюрреализм, да и только: матросы еле двигались, про научников я вообще молчу: некоторые метались, не зная, где им по тревоге необходимо находиться, задраивали совершенно не те двери, какой-то недотёпа задраил повариху так, что она никак не могла выбраться из камбуза наружу. От ужаса, что все про неё забыли, вопила во всё горло, причём её так умудрились задраить, что даже криков не было слышно, и действительно, о ней почему-то никто и не вспомнил, даже боцман! – при этом капитан многозначительно посмотрел на «любителя пенистой зыби и летучих рыбок». – Только после окончания тревоги бедную женщину в полусознательном состоянии доставили на палубу, где, слава Богу, она пришла в себя.

Насупившаяся повариха после обличительных слов капитана не выдержала и заголосила, словно её мучения ещё не закончились и она живо представила себе, как все садятся в шлюпки и покидают в спешке терпящее бедствие судно, оставляя её одну, и она, задраенная в камбузе, вместе с ним носится «Летучим голландцем» по равнодушным волнам Индийского океана.

– Всё же надо было праздник Нептуна провести, – с мировой трагедией в голосе прервал вопли обездоленной поварихи кривоносый матрос. – Это Нептун нам знак подаёт. Пока не поздно, не мешало бы переход экватора отпраздновать, а то нам капут может наступить. Чует моё сердце: что-то недоброе нависло над нашим кораблём.

– Это кто там кликушеством занимается? – разгневался ещё больше капитан. – Кривоносов, я, по-моему, предупреждал тебя ещё в прошлом рейсе, чтобы ты эти доморощенные пророчества оставил при себе. Так ты опять за своё принялся. Смотри, доиграешься у меня, Кривоносов. Отправлю тебя домой в первом же порту. Тогда точно года три в заграничные рейсы ходить не сможешь.

Кривоносый матрос, будто в насмешку носивший фамилию Кривоносов, что-то пробурчал себе под нос и, презрительно фыркнув, многозначительно посмотрел в иллюминатор на притаившуюся морскую стихию.

Вечером созвездие Южный Крест хорошо просматривалось по левому борту. Значит, мы двигались на юго-запад. После ужина я вышел на палубу и заметил разгуливавшего в одиночестве Грушина. Он явно был чем-то озабочен и то и дело поглядывал на Южный Крест.

– Серафим Всеволодович, я вижу, вас что-то тревожит: или Южный Крест не на том месте находится, а может быть, пророчества Кривоносова вас насторожили?

– Жду, когда первый помощник поужинает, а потом уж и я пойду. Я ведь с ним за одним столом сижу, а он расставляет локти так, что сразу три места занимает, плетёт всякую ерунду, чавкает, рыгает и плюётся, а потом сморкается чуть ли не в ладонь. Это просто отвратительно. Какая-то врождённая бестактность. У меня сразу аппетит пропадает. Да и вид у него при этом какой-то диковатый, словно приём пищи пробуждает в нём древние низменные инстинкты.

– Да он уже поужинал. Я видел, как он к себе в каюту пошёл. Так что поспешите, пока еда не остыла.

– Ну, слава Богу! – воскликнул Грушин. – А в словах Кривоносова что-то есть. Я чувствую в нём некое дарование, – бросил он на ходу и резво засеменил в столовую.

– Завтра утром мы должны быть в Момбасе, – обрадовал меня шеф, когда после завтрака я зашёл в нашу лабораторию. – Там мы должны взять на борт руководителя проекта доктора Баркетта и первую группу стажёров. Кроме этого, необходимо пополнить запас продовольствия и пресной воды. Всё это займёт несколько дней, так что предстоит увольнение на берег. Ты с кем хочешь в группе пойти?

– Если можно, то с Серафимом Всеволодовичем. Вы же знаете – это моя первая экспедиция, и он мне здорово помогает своими советами.

– Хороший выбор. Он замечательный учёный и сам по себе, как человек, интересный. Я бы к вам с удовольствием присоединился, но, к сожалению, не смогу: у меня, как у начальника экспедиции, завтра дел будет по горло.

Сегодня проводили первое занятие для так называемых наблюдателей, среди которых неожиданно оказался и я, видимо, потому, что числился водолазом под номером три. Наша функция заключалась в том, чтобы внимательно наблюдать из подводного аппарата «Посейдон», похожего на миниатюрную подводную лодку, за работой трала. Сможет ли этот аппарат опуститься на глубину несколько десятков, а то и сотен метров, покажут первые испытания. Сознаюсь, я сидел на занятии и думал: «Хорошо, что я водолаз под номером три и мне предстоит не первому залезть в этот сомнительный аппарат, кроме того, я же ихтиолог и в испытатели не нанимался. Это меня здесь – на всякий случай – подрядили в водолазы».

Вечером Грушин мне радостно сообщил, что завтра состоится увольнение на берег и нас включили вместе с ним в одну группу.

– Серафим Всеволодович, а почему группами в увольнение пускают, разве одному нельзя сойти на берег в инпорту?

– Нельзя, друг мой. Вы что, забыли, в какой стране живёте? Мало того, в каждой группе назначается старший, и обязательно – член партии, а без этого никого не пускают в увольнение.

– А кто у нас будет старшим?

– Володя – старший трал-мастер – член партии. Видите, как ему повезло: везде старшим оказался. Я шучу, конечно, а так парень он свой, кстати, как и вы, песни сочиняет и под гитару их исполняет.

– Я, по-моему, видел его. Он как-то с гитарой по коридору торопливо шёл: худой, смуглый такой.

– Он и есть. Только он с гитарой по коридорам ходит. Я думаю, вы с ним подружитесь, а когда будет смотр самодеятельности, что здесь на судне постоянно проводят, что-нибудь вместе нам споёте.

– Ладно, всё это потом, а сейчас меня завтрашнее увольнение интересует. Вы, наверное, знаете, кого ещё включили в нашу группу.

– Группа будет состоять из четырёх человек: мы, Володя и ещё наша переводчица Эльза Ивановна. Я предлагаю сразу же отправиться на осушку, чтобы поискать там разную живность, познакомиться, так сказать, с местной морской фауной, и с биологической точки зрения это будет весьма интересно и познавательно, а уж во второй половине дня город посмотрим. Как вам подобный план – устраивает?