твердую древесину, так что заныли пальцы. Седло выскользнуло

из-под него, как будто намазанное маслом. Ветка качнулась, вздрогнула, потом еще раз… лошадь пронеслась вперед, даже не подумав

остановиться. Элеонора, соскочив на землю, попыталась поймать ее

за повод, но не успела. Теперь они остались без средств к передви-жению, а позади на дороге уже слышался дробный топот.

Генри разжал руки и через мгновение тоже оказался на земле.

Вид у него был довольно потрепанный. Он наскоро отряхнулся и

проверил оружие. Вроде, ничего не потерял.

– Что теперь будем делать? В лес? – осведомилась спутница, поправляя одежду и бегло прповеряя, всё ли на месте.

– Знаешь что, Элка, – подумав, отозвался Генри, – ступай-ка ты

одна. Спрячься где-нибудь. Дождись наших, а я их отвлеку пока, – он

критически осмотрел перевязь с пистолетами и кивнул сам себе.

Ответ подруги, последовавший незамедлительно, его не удивил, а скорее раздосадовал. Хотя она была бы не она, если бы по-ступила иначе.

– Вот еще! – фыркнула она. – С чего это я должна одна уходить?

Я не собираюсь лишаться телохранителя и шастать в одиночку.

– Но они могут нас убить, – упрямо заявил молодой человек.

– Они нас еще более гарантировано положат по одному, – возразила собеседница, – а вдвоем шансов больше. Помнишь, как было

у «Секрета»? « Встанем спиною к спине – и нам будет легче вдвойне». Так

что, – продолжала свою мысль Элеонора, – если и уходить – то вместе. А если уж придется драться – вместе будем драться.

– Похоже, именно это нам и придется делать, – Генри повы-сил голос, поскольку топот и крики уже приблизились настолько, что мешали спокойно вести разговор. – Главное – продержаться до

прибытия подмоги.

– Если она вообще придет, – пробормотала себе под нос глава

Грандов, отступая в тень и проверяя пистолет. – Да поможет нам

Бог, дружище.

Генри обнажил клинок, осмотрел его с грустью, как будто им

предстояло долгое расставание, а потом перевел взгляд на Элеонору. И навалилась тоска, будто это не только последний бой вместе, будто больше они не встретятся – не важно, чем завершится схват-17

Юлия Каштанова

ка. Неужели, кому-то в ней суждено погибнуть? Нет, об этом даже

думать вредно! Они выживут оба, чего бы не стоила победа.

***

Генри не помнил, как он дрался… по крайней мере, с того

момента, как рассеялся дым от выстрелов – к гордости своей, он

осознал, что ни одна пуля не ушла без цели в сторону – и их противники спешились. Для него всё смешалось в единый калейдоскоп из

невообразимо ярких красок, резких звуков и быстрых движений.

Он помнил только, что так яростно он не сражался еще ни разу.

Первых двоих он снес одним ударом, насмерть. Дальше на

него налетели четверо, и пришлось уйти в оборону. Он много раз

прорывал строй нападавших, бросаясь в отчаянную контратаку, и

затем снова и снова приходилось обороняться. Сейчас он защищал

не только свою жизнь. Он не видел, где и как сражается его союзни-ца, но знал, что она рядом и что она не бросит его даже умирающим

и скорее погибнет сама, поэтому не позволял противникам вывести

себя из строя. Он не понимал, почему медлит подмога и где их отряд

охраны, потому что не знал, что гвардейцы из присланного им отряда их предали, некоторые солдаты перешли на сторону Армады, а остальные погибли. Он не знал, что друзья, посланные с подачи

Мигеля и его покровителя, перехвативших церковного курьера, по

ложному следу, ищут их совсем в другом месте и недоумевают, куда

они пропали… Он ничего этого не знал, и, наверное, к лучшему.

Он не ведал, сколько прошло времени, сам был уже несколько раз

ранен – по счастью, легко – но он не обращал внимания ни на боль, ни на кровь и подступающую слабость. Он трижды пытался пере-кричать гвалт драки и велеть Элеоноре бежать, но не мог: голос его

тонул в лязге металла и грохоте пистолетных выстрелов. Он просто

сражался – яростно, отчаянно, как будто это был последний в его

жизни бой, и он собирался продать свою жизнь как можно дороже.

Все закончилось внезапно и трагично, как бывает только в

романах, потому что в кино герой всегда побеждает противника, каким бы сильным и страшным тот не был. Но… это был даже не