Корделия решила, что ненадолго впала в забытье, так как он явно отвечал на ее вопрос, вот только она не помнила, как задала его. Только теперь к его голосу добавились другие, более громкие и настойчивые. Голос сэра Рональда Келлендера: «Мой сын мертв. Мой сын. Если тут есть моя вина, я хочу это знать. Если виноват кто-то другой, я хочу знать и об этом». Голос сержанта Маскелла: «Как бы вы воспользовались этим, чтобы повеситься, мисс Грей?» Мягкий ремешок, извивающийся, как живой, между ее пальцами…

Корделия резко выпрямилась, обхватив руками колени. От ее порывистого движения плоскодонка резко качнулась, и Софии пришлось ухватиться за ветку над головой, чтобы не очутиться за бортом. Ее смуглое точеное лицо, на которое падали тени листвы, оказалось на недосягаемой высоте. Их глаза встретились. В это мгновение Корделия с готовностью бы отказалась от расследования. Ее подкупили прелестью этого дня, солнечным светом, праздностью, обещанием приязни, даже дружбы, с условием забыть, что привело ее сюда. Эта мысль заставила ее ужаснуться. Дейви говорил, будто сэр Рональд – мастер подбирать нужных людей. Что ж, он выбрал ее, но это ее первое дело, и никто и ничто не сможет помешать ей с достоинством решить загадку. Она сказала вежливо:

– Очень мило с вашей стороны пригласить меня с собой, но не хотелось бы опоздать на вечер. Мне обязательно надо побеседовать с наставником Марка, кроме того, там могут оказаться другие люди, способные что-то вспомнить. Не пора ли возвращаться?

София посмотрела на Дейви. Тот чуть заметно пожал плечами. Не говоря ни слова, София сильно оттолкнулась шестом от берега. Плоскодонка стала медленно разворачиваться.

Вечеринка у Изабелль была назначена на восемь вечера, но София, Дейви и Корделия прибыли только в девять. Дом находился всего в пяти минутах хода от Норвич-стрит, поэтому они пришли пешком; Корделия так и не узнала точного адреса. Ей понравился дом, но она осталась в недоумении, как отец Изабелль отважился платить за такие хоромы. В глубине улицы скрывалась просторная белая двухэтажная вилла с резными окнами, прикрытыми зелеными ставнями, с высоким цоколем и широкой лестницей, поднимающейся к главной двери. Столь же помпезная лестница сбегала от двери гостиной в сад.

В гостиной уже толпился народ. Глядя на гостей, Корделия поздравила себя с покупкой сарафана. Большинство присутствующих приоделось к этому случаю, что было далеко не каждому к лицу. Главной целью была оригинальность: каждый предпочитал обратить на себя внимание, пусть даже смешанное с изумлением, лишь бы не теряться в толпе.

В элегантной, но скудно обставленной гостиной ощущалась женская рука Изабелль – небрежная, непрактичная, не терпящая авторитетов. Корделия заподозрила, что владельцам виллы вряд ли принадлежала замысловатая хрустальная люстра, тяжело свисающая с потолка, или многочисленные шелковые подушечки, придававшие помещению нарочитую пышность, присущую разве будуару куртизанки. Картины тоже определенно развесила Изабелль. Домовладелец, сдающий внаем свое сокровище, никогда не оставит на стенах столь ценные произведения живописи. Одно из них, висевшее над камином, изображало девушку со щенком. Корделия не могла оторвать от него глаз. Ну конечно, она не ошиблась: кто еще мог написать такое голубое платье, такие щеки, такие пухлые руки, кожу, одновременно впитывающую и излучающую свет, такую чудесную, такую осязаемую плоть! Она невольно вскрикнула, заставив обернуться стоявших неподалеку гостей:

– Да это Ренуар!

Оказавшийся рядом Хьюго улыбнулся и взял ее за локоть.

– Да, но чему вы так удивлены, Корделия? Всего-навсего небольшой Ренуар. Изабелль попросила у отца картину, чтобы украсить ею гостиную. Разве стал бы он предлагать ей Хейвейна или дешевую репродукцию тоскливого кресла кисти Ван Гога?

– А разве Изабелль смогла бы обнаружить разницу?

– О да. Изабелль чувствует дорогой предмет, стоит ей его увидеть.

Корделия так и не поняла, к кому относятся горечь и презрение, прозвучавшие в его ответе, – к Изабелль или к себе самому. Они отыскали Изабелль глазами и дружно улыбнулись ей. Хьюго шагнул к ней как сомнамбула и взял за руку. Корделия не сводила с них глаз. Прическа Изабелль представляла собой пирамиду завитков, заставлявшую вспомнить древнегреческих красавиц. На ней было доходящее до лодыжек платье из кремового шелка с глубоким квадратным декольте и коротенькими складчатыми рукавами. Это платье, сшитое портным по последней моде, казалось совершенно неуместным, по мнению Корделии, на непринужденной вечеринке. Зато по сравнению с ним наряды всех остальных дам выглядели неуклюжими импровизациями, а сарафан Корделии, выбранный именно за скромность расцветки, смотрелся на его фоне просто аляповатым лоскутом.

Корделия собиралась улучить момент и поговорить с Изабелль наедине, но понимала, что осуществить это нелегко. Хьюго не отходил от нее ни на шаг, маневрируя с ней в толпе, по-хозяйски обвив рукой ее талию. При этом он успевал осушать одну рюмку за другой, следя за тем, чтобы не оставалась пустой и рюмка Изабелль. Может быть, настанет минута, когда они полностью утратят бдительность, и тогда их можно будет разлучить? Пока же Корделия решила обследовать дом, чтобы знать, где находится туалет, к тому моменту, когда на поиски уже не останется времени. На вечеринках такого рода гостям предоставляется возможность решать подобные проблемы самостоятельно.

Она поднялась на второй этаж и, идя по коридору, толкнула дверь одной из комнат. Ей в ноздри ударил резкий запах виски, и она инстинктивно шмыгнула в комнату и тут же затворила за собой дверь, словно боясь, что запах пропитает весь дом. В комнате, где царил неописуемый беспорядок, кто-то был: на кровати, натянув на себя покрывало, лежала женщина с огненно-рыжими волосами в алом шелковом халате. Корделия подошла ближе и вгляделась в ее лицо. Женщина была пьяна до бесчувствия. Из ее полуоткрытого рта, подобно клубам дыма, поднимались одуряющие пары виски. Ее оттопыренная нижняя губа и сморщенный подбородок придавали всему лицу брезгливое выражение, будто она резко осуждала собственное состояние. Тонкие губы были густо вымазаны яркой помадой, перепачкавшей морщины вокруг рта, так что тело казалось поленом, тлеющим с одного конца. Бурые от никотина скрюченные пальцы, унизанные кольцами, вцепились в покрывало. Два ногтя были сломаны, остальные покрывал когда-то ярчайший, но теперь облупившийся лак.

Окно загораживал массивный туалетный столик. Стараясь не смотреть на скомканное тряпье, открытые склянки с кремами, просыпанную пудру и грязные чашки с остатками кофе, Корделия протиснулась к окну и распахнула его. В комнату ворвался свежий, прохладный воздух. Среди деревьев бесшумно перемещались неясные тени, напоминающие призраки давно сгинувших кутил. Оставив окно открытым, она вернулась к кровати. Она ничем не могла помочь женщине, разве спрятать ее холодные руки под покрывало и укрыть ее еще одним, более теплым халатом, висевшим в гардеробе, что она и сделала. Так по крайней мере женщине не повредит сквозняк.