– Значит, очки в роговой оправе, туфли на низком каблуке и пучок на затылке были частью маскарада? – уточнил я, понимая, что она, рассказывая все это, делает меня соучастником, и если Чалмерз узнает, моя голова полетит с плеч вместе с ее.

– Разумеется. Дома я всегда так одеваюсь. Отец убежден, что я серьезная студентка. Если бы он увидел меня такой, как сейчас, он нанял бы какую-нибудь благонадежную старуху мне в дуэньи.

– И вы так спокойно об этом говорите?

– А почему бы нет? – Она прошлась по комнате и упала в шезлонг. – Моя мать умерла, когда мне было десять. У отца после нее было еще три жены, две из которых всего на пару лет старше меня сегодняшней, а третья даже моложе. И всем им я была нужна как эпидемия полиомиелита. Мне нравится жить самой по себе, я веселюсь на полную катушку.

Глядя на нее, я мог поверить, что она веселится на полную катушку – наверное, даже беспечнее, чем стоило бы.

– Вы совсем еще ребенок, и такая жизнь не для вас, – заявил я.

Она засмеялась:

– Мне двадцать четыре, я не ребенок, и именно такая жизнь мне нравится.

– Зачем рассказывать об этом мне? Что мне помешает отправить вашему отцу тревожную телеграмму и сообщить о происходящем?

Она покачала головой:

– Вы этого не сделаете. Я говорила с Джузеппе Френзи. Он очень хорошо отзывался о вас. И я не привела бы вас сюда, если бы не была в вас уверена.

– Для чего именно вы привели меня сюда?

Она пристально посмотрела на меня, и от выражения, застывшего в ее глазах, у меня вдруг перехватило дыхание. Это выражение считывалось безошибочно: она приглашала меня перейти к действию и заняться с ней любовью.

– Вы мне понравились, – сказала она. – Итальянцы здорово приедаются. Они такие настойчивые и прямолинейные. Я попросила Джузеппе привести вас на вечеринку, и вот мы здесь.

Не думайте, что я не ощутил искушения. Я понимал, что от меня требуется всего лишь подняться и заключить ее в объятия, и я не встретил бы сопротивления. Только это было слишком уж вульгарно, слишком бездушно, и такое отношение с ее стороны меня шокировало. Кроме того, я не забывал о своей работе. Мне больше хотелось сохранить должность, чем путаться с дочкой босса. Я поднялся с места.

– Понятно. Что ж, уже поздно. Мне еще надо закончить кое-какую работу, прежде чем ложиться спать. Я поеду.

Она пристально глядела на меня, поджав губы.

– Но вы не можете уйти так сразу. Вы ведь только что пришли.

– Прошу прощения. Мне надо идти.

– То есть вы не хотите остаться?

– Я не просто не хочу – я не останусь.

Она вскинула руки и запустила пальцы себе в волосы. Наверное, это самый провокационный жест, на который способна женщина. Если у нее еще и фигура подходящая, нет движения более красноречивого, чем эти поднятые руки и устремленный на мужчину взгляд, каким Хелен смотрела на меня. Я едва не поддался, но все-таки устоял.

– Я хочу, чтобы вы остались.

Я покачал головой:

– Мне действительно нужно идти.

Она всматривалась в меня один долгий миг, и в глазах ее не отражалось никаких чувств. Затем она пожала плечами, опустила руки и встала.

– Ладно, если вам так хочется.

Она подошла к двери, открыла ее, вышла в прихожую. Я последовал за ней, взял шляпу, которую оставил в прихожей на стуле. Она распахнула входную дверь, выглянула в коридор, затем отступила в сторону.

Мне очень не хотелось уходить. Мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы шагнуть в коридор.

– Может быть, вы не откажетесь как-нибудь поужинать со мной или сходить в кино?

– Мне будет очень приятно, – вежливо отозвалась она. – Спокойной ночи.

Она отстраненно улыбнулась и захлопнула дверь у меня перед носом.

Конечно же, на этом дело не кончилось. Я хотел бы оставить все как есть, однако отношения между таким мужчиной, как я, и такой девушкой, как Хелен, рано или поздно обязательно усложняются.

Я старался выбросить мысли о ней из головы, но не преуспел в этом. Я постоянно вспоминал выражение, застывшее в ее глазах, когда я уходил, и это сводило меня с ума. Я понимал, что нарываюсь на неприятности, но все же в Хелен было такое очарование, что всякие неприятности казались нереальными. В моменты просветления я говорил себе: ведь я же вижу, что она настоящая зараза, однако в моменты не столь просветленные я говорил: да какая разница?

Следующие дней пять или шесть она не выходила у меня из головы. Я не рассказывал Джине о том, как повстречался с Хелен на вечеринке, однако Джина обладала весьма неприятной способностью понимать, что у меня на уме, и я несколько раз ловил на себе ее недоуменный, вопрошающий взгляд.

На шестой день я более-менее дозрел. Эта потрясающая блондинка настолько захватила мои мысли, что я никак не мог сосредоточиться на работе. Я решил разрядить напряжение и, вернувшись домой, позвонил Хелен.

Никто не взял трубку. За вечер я звонил трижды. На четвертой попытке, приблизительно в два часа ночи, трубку сняли, и я услышал ее голос:

– Алло?

– Это Эд Доусон, – сказал я.

– Кто?

Я усмехнулся в трубку. Это было уже откровенно шито белыми нитками. И подсказало мне, что она заинтересована во мне так же, как я – в ней.

– Давайте я освежу вашу память. Я тот парень, который возглавляет редакцию «Вестерн телеграмм» в Риме.

Тогда она засмеялась.

– Привет, Эд!