Часа через два пути солнце начало клониться к закату, окрасив окружающий безжизненный пейзаж в багровые тона. Еще минут через двадцать оно нырнуло за горизонт: как известно, в южных широтах сумерек почти не бывает. Тотчас стало темно, только свет фар освещал пространство впереди метров на 10–15. Температура стала падать, и очень скоро холод стал довольно ощутимым. Поднялся не сильный, но постоянный боковой ветер. Примерно еще через полчаса я почувствовал, что продрог до костей. Руки плохо слушались, «арафатка» соскочила у меня с головы и улетела куда-то в темноту. Я даже не стал останавливаться.

Когда мы наконец добрались до госпиталя, у меня было ощущение, будто я мамонт, которого только что извлекли на свет божий из вечной мерзлоты. Нашему больному пришлось немного легче, так как предусмотрительные родственники снабдили его шерстяным одеялом. Мы сдали его с рук на руки врачам. Я оплатил три дня его пребывания в стационаре (что обошлось мне еще примерно в 250 долларов), после чего клятвенно заверил Али, что пригоню квадроцикл завтра утром на базу, и распрощался.

Кое-как доехав до гостиницы, я припарковал «железного коня» на стоянке, поднялся в номер, сбросил с себя просолившуюся от пота и пропитанную красной пылью одежду, залез в душ и открыл теплую воду. Я блаженствовал под душем минут тридцать – пока тело не приобрело былую гибкость, а по коже не перестал пробегать озноб. Насухо вытершись и надев белый пушистый гостиничный халат, я наконец-то почувствовал себя человеком. Тем не менее, на всякий случай я залез в минибар, откупорил «мерзавчик» виски и выпил его. После чего, облегченно выдохнув, лег спать.

На следующий день я встал лишь часов в одиннадцать и на завтрак не пошел. Наспех умывшись, я уселся на квадроцикл и отогнал его на базу, после чего позвонил Али. Сообщив, что с машиной все в порядке, я поинтересовался, как здоровье нашего вчерашнего пациента.

– Все нормально. Главное, сказали, успели вовремя.

– Ну и отлично. Если пойдешь к нему в госпиталь…

– Не пойду, – поспешно отозвался Али.

– Почему? – удивился я.

– Как ты не понимаешь? Это же бедуины, а от них можно ждать всего, что угодно…

Так и не добившись от Али внятного объяснения, почему у него столь предвзятое отношение к бедуинам, я распрощался и повесил трубку. Некоторое время я размышлял над тем, откуда такое мнение о бедуинах могло появиться (я слышал его уже не впервые). Но в голову так ничего и не пришло. «Видимо, у людей есть органическая потребность в подобных страшилках. Обязательно должен быть кто-то непонятный и жуткий, кого следует бояться. Массовое подсознательное», – вспомнил я вычитанный где-то термин и успокоился. Затем в голове мелькнула мысль о папирусе. Более или менее тщательно осмотрев грязную, потрепанную тетрадку и не найдя ничего интересного, я бросил ее на дно чемодана.

Перед обедом я встретился с подругой и ее сыном, которые, как оказалось, тоже не ходили на завтрак, поскольку отсыпались после вчерашней поездки. Мы посидели в ресторане, и я рассказал им о своем приключении, постаравшись сдобрить историю выдуманными на ходу смешными подробностями. Затем мы сходили на пляж, сплавали к коралловому рифу, прокатились на надувном банане – одним словом, окунулись в расслабленную курортную жизнь. К вечеру я уже практически позабыл о досадном происшествии, обошедшемся мне в общей сложности почти в восемьсот долларов.

Оставшиеся три дня я веселился, развлекался и вообще – старался максимально отдохнуть перед возвращением к суматошной московской жизни и напряженной работе.

Наконец настал день отъезда. Ранним утром автобус отвез нас в аэропорт, и всего через каких-то пять часов я в Шереметьево уже прощался со своей растроганной спутницей, уверяя, что позвоню не позже, чем через пару дней. Звонить, естественно, я не собирался, да и дама, похоже, прекрасно понимала, что продолжение знакомства вряд ли последует. Однако мы усиленно делали вид, что расстаемся совсем не надолго: подобный ритуал избавлял нас от никому не нужных объяснений.

Наконец в отдалении я не без некоторого облегчения заметил длинную фигуру Ваки и, чмокнув на прощание даму в щечку, поспешил ему навстречу.

Ваке я набрал еще за день перед вылетом и попросил встретить (добираться до города на каком-нибудь местном таксере, жадном и хамоватом, у меня не было никакого желания). Пройдя к стоянке и уложив багаж в ваковскую «Тойоту», мы двинулись в сторону Москвы.

Минут десять Вака угрюмо молчал, и могло создаться впечатление, что ему совершенно не интересно, как я провел время в отпуске. Он то и дело теребил свой большой, почти бержераковский нос и что-то бормотал вполголоса. «Ругается, что ли?» – думал я, по возможности незаметно косясь на него. – Впрочем, он все время что-то бубнит себе под нос. Может, ведет дискуссию с воображаемым оппонентом по какому-нибудь важному научному вопросу».

Вака вообще был замечательной личностью. Впервые мы с ним встретились лет шесть назад. В ту пору я увлекся коллекционированием монет допетровской поры, или, как ее часто называют, «чешуи». Я даже написал статью по этому поводу в один толстый научный журнал. Именно в этом журнале я и познакомился с Вакой. Он там был завсегдатаем, поскольку постоянно публиковал материалы о предметах, которые изучал и собирал – то об орденах и медалях, то о монетах. Впрочем, иногда его интересы (и, соответственно, статьи) приобретали абстрактный характер. Так примерно через год после нашего знакомства он увлекся геральдикой и даже выписывал себе какие-то дорогущие специальные издания на данную тему из-за границы. Знания он имел обширнейшие, историческое образование и музейная работа этому способствовали. Впрочем, деньги он зарабатывал не этим, а в основном консультированием коллекционеров и экспертизой всевозможных ископаемых артефактов. Сколько раз я уговаривал его написать «нормальную» толстую книгу по какой-нибудь из означенных тем, соблазняя размером гонорара и широкой славой в узких научных кругах, но так и не смог заставить этого лодыря засесть за работу. Максимум, на что его хватало, так это на короткие научные статьи и экспертные заключения. Только один раз я сподвиг его написать что-то стоящее. Это была брошюра по допетровской «чешуе», своего рода справочник для увлекающихся предметом. Надо заметить, справочник довольно хорошо продавался. Но потом, сколько я ни уговаривал