Саше и самой было интересно, для чего она понадобилась Щербатову. Явно не для того, о чем эти двое сейчас говорили, Щербатов не этой гнусной породы человек. Измываться над побежденным врагом он не стал бы. Ему что-то нужно от нее. Встретиться с ним снова — это внушало тревогу… и надежду. Саша не знала, что опаснее в ее положении.

Контроль над пульсом она потеряла. Впрочем, довольно ломать комедию. Саша открыла глаза. Морщась от боли в исхлестанной спине, села на топчане.

— Если вы закончили сравнительное обсуждение женских достоинств, — обратилась она к человеку с мягким голосом, — то у нас ситуация. Коллега.

Голос звучал слабо и хрипло, но хотя бы не дрожал.

Наконец Саша смогла рассмотреть обладателя мягкого голоса. Лицо грубоватое, привлекательное на свой манер. Мимические морщины у глаз выдают человека, который смеется чаще, чем хмурится. На пальцах — золотые перстни. Капитанские погоны.

Он присел на край топчана, чтоб их глаза оказались на одном уровне.

— Вы тоже полагаете, что умные люди всегда могут договориться, Александра?

— Стоит попробовать. Вы, однако, не представились.

Он улыбнулся.

— Вершинин моя фамилия. Вот как мы с вами будем действовать, — Саша отметила, что он перевел ее из объектов в субъекты, на словах по крайней мере. — Вам сейчас принесут еду… и одежду. Вы сможете немного привести себя в порядок, вам не повредит. Потом вас проводят ко мне в кабинет, и мы спокойно поговорим.

***

В кабинете Вершинина Саша смогла наконец посмотреть в окно. Восходящее солнце осветило улицу с деревянными двухэтажными домами. Груженые повозки тянулись к рыночной площади. Сейчас утро, но какого дня? Привезли в Рязань ее на рассвете — вчера?

Думать было трудно из-за боли в голове — то монотонно сверлящей в районе затылка, то раскатывающейся горячей, выбивающей слезы волной. Головной боли вторила боль во всем теле. Месмерическое упражнение по выдыханию боли все еще помогало, но стоило на пару минут потерять концентрацию — сознание начинало плыть.

Ей выдали что-то вроде тюремной формы — длинную рубаху и простое верхнее платье. Фактурой и цветом одежда напоминала мешковину. В уборной нашлось маленькое мутное зеркало. Лицо превратилось в катастрофу: губы разбиты, бровь рассечена, во всю левую щеку — синяк. Но важно, что глаза остались целы, и носовые хрящи тоже. А внешность… Саша и прежде не была красоткой. Теперь у нее лицо войны.

— Я рад, что вы согласны договариваться, Александра, — говорил Вершинин. — Я, знаете ли, избегаю жестоких методов, когда это возможно. Давайте поступим так: вы ответите на несколько вопросов, и я прослежу, чтоб ничего дурного с вами не случилось больше.

— Понимаю, что вы обязаны были сыграть эту карту, — вздохнула Саша. — Только поэтому не воспринимаю это предложение в качестве попытки, как говорят англичане, оскорбить мой интеллект. Потому что выбор совершаете сейчас вы, а не я. У вас нет и не будет моих ответов на ваши вопросы, это не обсуждается. Но у вас может быть для ОГП мертвый комиссар или живой комиссар — в зависимости от того, что вы мне предложите.

Говоря, Саша пыталась установить с Вершининым контакт, почувствовать его, узнать, чего он хочет. Глухо. Словно перед ней была черная стена, а не человек.

Не повезло.

Но по крайней мере он не заметил ее попыток.

— Вы с чрезвычайной уверенностью говорите о том, что можете умереть в любой момент. Что ж, если слухи о ведьме-комиссаре имеют под собой некую основу… и то, что я наблюдал в подвале… Вы из тех, кто способен управлять своим сердцем? Сердцем как разгоняющей кровь мышцей, я имею в виду.

Саша улыбнулась и тут же пожалела об этом — разбитые губы заболели с новой силой.

— Именно. Не буду вам врать, я не знаю, смогу ли усилием воли остановить сердце. Мы можем проверить. Но только один раз, полагаю.

— Знаете, это, пожалуй, лишнее. Готовность умереть вы уже продемонстрировали. Хотя, прошу вас, не обижайтесь, вы здорово переоцениваете свою жизнь. У меня будут некоторые неприятности, если вы умрете здесь. Однако, право же, ничего серьезного. Но не расстраивайтесь. Мне понравилась дерзость, с которой вы пытаетесь шантажировать меня.

Саша прижала руки к вискам, пережидая острую вспышку головной боли. Дыхательные упражнения помогали все хуже.

— Вы, разумеется, знаете, что ОГП курирует, помимо прочего, программу Умиротворения, — продолжил Вершинин. — Не знаю, для этого вас туда затребовали или для других целей. Вам, полагаю, виднее. Если вас превратят в растение, то это бездарнейший перевод материала, как по мне.

— У вас ведь есть другое предложение ко мне, — угадала Саша без всякого месмеризма. Скверно, если ее сейчас возьмут классическим приемом “добрый следователь”, но рискнуть стоило. — Против своих я действовать не буду, это вы хорошо понимаете. Но война, даже эта, не сводится к противостоянию двух сторон. Людям предприимчивым война открывает массу возможностей. Что вы хотите, чтоб я для вас сделала?