Но пещера служила не только убежищем. Она была своеобразным "зданием парламента". Крисчену в то время было всего двадцать с небольшим лет. Его влияние на товарищей понемногу убывало, вместе с тем его по-прежнему уважали и продолжали называть "мистером Крисченом". После того как "Баунти" сожгли, Крисчен и его восемь товарищей провели в пещере совещание, на котором они поделили Питкерн на девять участков - по одному на каждого европейца. Что же касается шести полинезийцев, то было решено, что они будут работать на моряков как своего рода безземельные крестьяне. Среди современных жителей Питкерна не сохранилось преданий, содержащих хотя бы намек на то, что Флетчер Крисчен возражал против такого решения. В защиту его и остальных европейцев можно лишь сказать, что в конце восемнадцатого столетия подобное разделение людей по расовому признаку казалось само собой разумеющимся.

– Никто из нас, избравших этот остров своим домом, не может надеяться когда-либо его покинуть, - сказал Крисчен.
– Если мы и увидим корабль на горизонте, то можно не сомневаться, что он послан, дабы доставить нас в Англию, где нас ждут суд и виселица. Вот почему мы должны построить свои дома так, чтобы их не было видно с моря. Если же нас все-таки обнаружат и команда высадится на берег, мы укроемся в этой пещере и будем защищаться до последнего человека. Этой правде мы обязаны смотреть в глаза, ибо, только зная все, сможем строить свою дальнейшую жизнь.

Такова была предпосылка жизни колонистов на острове. Вскоре, однако возникла и другая, не менее важная проблема. Денег ни у кого не было, а труд ценился невысоко, и поскольку женщины были единственным, в чем люди испытывали недостаток, то их благосклонность и право общения с ними вскоре стали "твердой валютой" среди немногочисленных колонистов. У всех европейцев были вахины, тогда как шести полинезийцам приходилось делить между собой трех женщин. К тому же по прошествии года две женщины умерли, и Джон Адамс и Джон Уильямс остались вдовцами. Они созвали новое совещание в пещере и потребовали, чтобы им передали двух женщин из числа находившихся в распоряжения полинезийцев. Джон Уильямс был единственным кузнецом на острове, он мог, в числе прочего, изготовить патроны для мушкетов. По этой причине он пользовался большим влиянием среди мятежников и остальные не сочли возможным протестовать против его требования. На полинезийцев был оказан нажим, и дело решили таким образом: жена одного из них, по имени Туфаити (Нэнси), переедет к Уильямсу, а двое полинезийцев из Тубуаи, деливших между собой женщину по имени Тинафанаеа, передадут ее Джону Адамсу. Обе женщины будут жить у своих новых мужей, готовить им пищу, а раз в месяц в день, определенный мужьями, смогут, если захотят, посещать своих бывших мужей.

Но такой порядок вызвал среди колонистов настоящую бурю. Шестеро мужчин-полинезийцев, по сути дела, имели в своем распоряжении лишь одну жену - молодую девушку по имени Марева, которая чувствовала себя ущербной по отношению к своим подругам, потому что у нее не было белого мужчины. Трое полинезийцев, Тараро, Оха и Титахити, жили в одной хижине с Маревой, и от них она узнала, что они вынашивают план убийства своих белых мучителей. Придя в гости к своим подругам, Марева пропела им странную песню, в которой были такие слова:

Зачем темнокожий мужчина точит свой топор?

Затем, чтобы убить белого человека.

Женщины побежали к Крисчену и рассказали об услышанном. Прихватив мушкет, Флетчер Крисчен направился к полинезийцам, пытаясь их урезонить. Те испугались и бежали в горы. В довершение ко всему Нэнси последовала за ними и осталась у своего первого мужа, Тараро.

Так Джон Уильямс снова оказался в одиночестве. Если он не получит свою жену обратно, пригрозил он, то прекратит все кузнечные работы. "Вы обращаетесь со мной как с безземельным таитянином, - будто бы заявил он. Что ж, я буду жить как таитяне. Но, насколько мне известно, вы с кузнечным делом незнакомы!" Крисчену пришлось разрешить приготовить три порции хумпус-бумпус, из которых в одну примешали яда, после чего таитянину по имени Манарии, также оставшемуся без жены, обещали предпочтительное право на Нэнси, если он сможет уговорить Тараро отведать отравленный пудинг. Манарии отправился в горы для выполнения своей трудной миссии.

В горах он быстро нашел Тараро и Титахити, но Оха спрятался в другом месте.

– Мы хотим, чтобы вы вернулись обратно и жили с нами в мире и согласии, - сказал Манарии.
– В знак дружбы женщины прислали вам хумпус-бумпус, а я взял с собой Мареву, которую отдают вам в жены, если вы последуете за мной.

Нэнси, которая находилась вместе с Тараро, предложила ему отведать отравленный пудинг, но он отказался. Правда, оба согласились последовать за Манарии к подножию горы, где, по словам предателя, в кустах их поджидает Марева. К ним присоединился и Титахити.

Манарии, шедший позади Тараро, попытался пристрелить его из мушкета, но произошла осечка. Тарара бросился в джунгли, однако Манарии догнал беглеца, бросился на него и крикнул Нанси: "Скорее, помоги его прикончить!" Нэнси схватила большой камень и размозжила мужу голову. Почему она и другой таитянин вместо этого не набросились на Манарии - вопрос, который и по сей день обсуждается на Питкерне. По одной версии, Нэнси и Титахити боялись, что вооруженные белые люди уже направляются к этому месту. Титахити заковали в кандалы, изготовленные Уильямсом, и последний стал властелином Нэнси. Двумя днями позже Манарии и его соотечественник Таимуа обнаружили Оху и убили его, перерезав ему горло.

Итак, двумя полинезийцами стало меньше, а Титахити, которого, как ни странно, не убили, передали в услужение Айзеку Мартину и его жене Дженни (ранее принадлежавшей Адамсу). Однако отношения между таитянами и мятежниками с каждым днем ухудшались. Мало того, что белые физически расправлялись с полинезийцами, если были недовольны их работой, они (Маккой, Кинтал, Миллз и Браун) к тому же хвастались, что "владеют женщинами", тогда как у таитян их вообще не было.

Титахити был, бесспорно, самым хитрым из них. Всячески стараясь сохранить хорошую мину при плохой игре, он пытался переманить на свою сторону гардемарина Эдварда Янга.