– Значит, диверсия? – переспросила я. Фьярви кивнул.

– Он приехал в город. Заглянул в магазины, позавтракал у Морави, зашел в ратушу, потом к агентам по недвижимости, потом навестил тебя, потом пообедал у Морави и как в воду канул.

– То есть, его не нашли? – удивилась я. Нет, это было не похоже на Эвентина. Не мог он измениться настолько, чтобы привезти заразу в город, и скрыться без следа.

– Нет. Полиция носом землю роет, но его нигде нет, а больше в Келлеман никто не приезжал.

– Он бы так не поступил, – сказала я. – Я понимаю, тебе неприятно об этом слушать, но…

Во рту сделалось сухо и горько, словно я наелась ваты – силы куда-то делись, и я почувствовала, как снова покрываюсь потом.

– Полежи, я принесу чаю, – произнес Фьярви и вышел из номера. За окнами царила ночь, Глория тихо спала, не слыша нашего разговора, и я чувствовала тихую радость – моя девочка жива и здорова, с ней все хорошо, и мы справимся и с этой бедой. Вернулся Фьярви, принес чай с медом и малиновым вареньем и, сев рядом со мной, велел:

– Пей. По глоточку, потихоньку, но все выпей.

Чай не имел никакого вкуса. Вернее, нет – в нем была отдаленная нотка рыбы. Протухшей рыбы. Я послушно выпила все, что было в чашке, и сказала:

– Я не хочу выгородить своего бывшего жениха. Но Эвентин всегда был порядочным и добрым. Либо его использовали, и он не знал, что болен… либо это был не он.

Фьярви угрюмо кивнул.

– Да я уже вижу, что нам из Благословенного края нечего ждать хорошего, кроме плохого. Кушать хочешь? Домовые сказали, что сделают кашу с изюмом.

– Не хочу, – ответила я, чувствуя, как в голове пробуждается звон, а комната снова начинает качаться и плыть. – Просто посиди со мной.

– Посижу, – улыбнулся Фьярви. – Я здесь.

Фьярви

Азора заснула через несколько минут после выпитого чая, и ее сон был спокойным. Я смешал себе еще лекарства, проверил Глорию – девочка спала крепко и тихо, за ушами и на щеках не было ни единого пузырька – и вышел из номера.

Была ночь, почти вся гостиница спала тревожным сном. В баре девицы госпожи Бьянки, привычные к ночной жизни, усердно работали, смешивая лекарства. Почти у каждой уже появились пузырьки. Я посмотрел в окно: Келлеман не спал. Откуда-то доносились крики, где-то разбили стекло – одним словом, народ гулял, причем в плохом смысле.

– Ну как, есть новости? – спросил я у господина Шарля. Тот сидел за стойкой регистрации, сжимал в руке стаканчик из-под лекарства, и было видно, что он едва держится.

– Пока никаких, – со вздохом сообщил он. – Эльфов отмутузили знатно, но я это вроде рассказывал уже. Полиция скрутила самых энергичных драчунов, да и отпустила через час.

Если господин Шарль и рассказывал, то не мне. Я кивнул одной из девиц – она подошла к стойке, и я приказал:

– Идите в номер, господин Шарль, вам надо лежать. Бекки поможет.

– Помогу, конечно, – с готовностью сообщила девушка. – Не хватало еще, чтоб вы с лестницы упали. Но учтите! Мы пока не работаем.

Господин Шарль сумел улыбнуться.

– Знаете, мне сейчас меньше всего интересны любовные утехи.

Девушка заулыбалась.

– Когда заинтересуетесь ими, то поймете, что поправились.

Когда они ушли, я сел за стойку и в очередной раз за сегодняшний день подумал, что разорен. Проклятые эльфы! Какая в мире ни есть дрянь, вся от них!

Стоило мне подумать об эльфах, как я увидел Валентина, который спускался с лестницы. Вот кто рад до безобразия: мог бы сейчас лежать с разбитой головой и народной ненавистью, но предпочел наш чумной барак и выиграл. Валентин подошел ко мне, небрежно оперся о стойку и поинтересовался:

– Господин Фьярви, как думаете, мы сможем послать весточку полиции?

Так. Полиция. Еще одни плохие новости.

– Вы там кому-то проломили голову? – спросил я.

– Ну что вы, нет, разумеется, – едва заметно улыбнулся эльф, и я увидел, что из-под воротника его белоснежной рубашки выглядывают пузырьки. Неудивительно. – Я признателен вам за мое спасение и оплачу все неудобства. Но сейчас полиции надо искать труп.

Я вопросительно поднял левую бровь.

– И чей же?

– Эвентина Келлиана, чей же еще. Если его запустили сюда, чтобы он перезаражал весь Келлеман, то вряд ли ему собирались сохранять жизнь. Начнет болтать, создавать неудобства… Полагаю, он лежит где-нибудь за городом в канаве.