Шрифт:
Котов тут много, есть даже памятник чёрной кошке Муське, которая каждый день ровно в 19:00 ждала своего Рыжего. Он плавал на местном судне и таскал ей рыбку. Их пятнистые потомки и загадили весь Гурзуф.
Если тут и останавливаться, то только в санатории «Гурзуфский». Прекрасный парк с дорожками, здания ещё начала 19 века с резными узорами. Сохранилась и часть оливковых деревьев, которые нравились Пушкину.
Здесь же дача Коровина и Чехова. Рядом - беляши, чебуреки и аутентичный южный маркетинг, когда продавщица жуёт свои пирожки и приговаривает: «До чего же вкусно!»
Беляшная дама у Коровина, видимо, превзошла себя, потому что заверяла, что никогда таких вкусных не ела. А на вопрос: «Что за мясо?» - ответила гениально:
– Со свининой делаю, а то с говядиной уже наелась.
Мы слушаем, как к Коровину приезжал Шаляпин. Беляшная царица смачно жуёт свои шедевры, рядом бабка обещает отдать лук и черемшу за 25 рублей. А из соседнего кафе звучит шансон. И вот этот микс - неотъемлемая часть любой экскурсии по Крыму.
Певец: «Горечь пройдёт, сгинет тумааааан…»
Экскурсовод: «…пока Коровин с Бальмонтом жарили рыбу, Шаляпин пел…»
Певец: «Губ твоих мёд - сладкий обмааааан…»
Экскурсовод: «…Соловьёва не выдержала, разрыдалась, обняла Шаляпина и подарила купчую на одну из скал…»
– Купите беляши, никогда таких вкусных не ела!
– Да мы ж с Кубани, сами вас накормим!
– Очень надо! Мы в Крыму сами кормимся!
После небольшого гастрополитического спора мы карабкаемся вверх по улице 70 см в ширину. Про вулканическую породу, из которого она выложена, я не слушаю: всё боюсь, что экскурсовод наступит в кошачью жизнедеятельность. Облегченно вздыхаю, когда мы двигаемся дальше.
– Уй, ты господи, думал, блуканул уже, – радуется дедулька, увидев меня.
Он решил отстать от своей крикливой жены, которая обматерила его за неумело сделанные фотографии. Вскоре она успокоилась и вручила мужу примирительный банан.
А мы двигались через современный парк «Айвазовский» к домику неизвестного архитектора в стиле функционализм - туалету. Ещё в Гурзуфе его называют иначе: здание, к которому не зарастёт народная тропа. В Гурзуфе всё пропитано поэзией…
Где обитает Ничего
Спустя пять часов мы поднялись на Ай-Петри и отбивали атаки поднебесного бизнеса:
– Спуститься на лошадках не хотите?
– Спуститься?! Поднялись же только!
Первые подъёмы самые сложные - с непривычки. Инструкторы это знают и отвлекают туристов ароматическими маслами.
– А шо это оно делает?
– Улучшает настроение и умственную деятельность.
– Умственную? Тогда Дане под нос намажьте…
Группа была южная, крымско-кубанская. Я шла и балдела от этих расслабленных интонаций и исковерканных слов.
– Тю, это нам ещё полпути чухать?
– Звездец. Почему всегда остается полпути, как ни спросишь?
– А сюда ещё за грибами пешкодралят. Манала я такие грибы!
Идём всё выше, петляем. Лёгкие привыкли, дышится свободнее. У меня деревенеет колено - инструктор лезет за бинтом. А я катаю по ладошке шишку: приятно покалывает и отвлекает от усталости.
На Таракташском гребне фотографируемся всей группой - инструктор снимает с другой скалы, которая напротив. Что-то кричит.
– Шо он там?
– Да сваливайте уже, грит, идти пора.
Хохот. Слазим с гребня, но кто-то остаётся:
– Яна, держись!
– Так за шо тут?
– Так не лезь.
– Так я уже залезла.
– Ну стой тогда.
Добрались до вершины. Идём по плато сквозь вдуваемые на него облака. Уже видны зубцы Ай-Петри. До них опять полпути, но все расслабляются. Разговоры заходят за еду. Местные делятся рецептом вина:
– Я сделала, но не пробовала ещё: поставила банку, а она прилипла к полке!
– Так ты это, трубочку к ней проведи и пей.
– Так банка ж здоровая, всю полку заняла, голову туда не просунешь.
Хохот.
Снова спуски и подьёмы, сил нет, катаю шишку, чтобы отвлечься. Предлагаю женщине орехи:
– В них жиров много.
– Куда мне ещё жиров-то? Думала, свои по дороге растрясу…
Подножие окончательно заволокло. Становится жутко: подходишь к обрыву, а за ним - Ничего. Высоты не чувствуешь. Пустота. И ветер воет. Всё это будоражит: хочется и отвернуться, и смотреть.