Жена почувствовала себя оскорблённой и не отвечала.

— Что означает этот булыжник? — спросил он.

— Он ничего не означает. Я нашла его внизу на штранде 8 , и он мне очень понравился.

Он взял связку засохшей травы, лежавшей на подзеркальнике, и собрал её в газету.

— Да, но, может быть, она для чего-нибудь предназначается? — спросил он и остановился.

— Нет, она высохла. Это щавель. Я хотела сделать из него салат.

— Он валялся здесь целую неделю, — сказал пастор, — и оставил пятно на политуре.

— Да, вот видишь, никто не должен был бы покупать полированной мебели, она никуда не годится.

Пастор разразился злобным смехом. Жена бросила своё шитьё и встала. Он никогда не оставлял её в покое, а отравлял её существование своей глупостью. И опять началась одна из тех бессмысленных и бесполезных ссор, которые повторялись вот уже четыре года с некоторыми промежутками. Пастор пришёл, чтобы смиренно попросить свою жену отложить покупку башМакков, но чувствовал, что он более не в состоянии исполнить своего намерения, досада разбирала его. И действительно, с тех пор, как уехала йомфру ван Лоос и его жена сама принялась за хозяйство, всё шло в доме пастора как-то по-дурацки.

— И вообще ты могла бы несколько осмотрительнее хозяйничать в кухне, — сказал он.

— Осмотрительнее? Мне кажется, я и без того хозяйничаю очень осмотрительно. Разве дело идёт хуже, чем прежде?

— Вчера я нашёл помойное ведро, полное кушаний.

— Ты бы лучше не совал всюду своего носа, тогда дело шло бы лучше.

— На днях я видел в нём целую кучу молочной каши, оставшейся от обеда.

— Да, служанки так ужасно много её съели, что я не могла больше подать её к столу.

— Я нашёл также большой остаток рисовой каши.

— Да, молоко свернулось. В этом я уже нисколько не виновата.

— А третьего дня в помойном ведре лежало крупное очищенное яйцо.

Жена промолчала. Но она, конечно, сумела бы оправдаться и в этом.

— В сущности, наши обстоятельства не особенно блестящи, — сказал пастор, — и ты знаешь, что мы покупаем яйца. А на днях кошке дали яичное пирожное.

— Оно осталось от обеда. Однако знаешь, ты не совсем в своём уме, скажу я тебе. Тебе бы следовало обратиться к доктору.

— Я сам видел, как ты держала кошку на руках и подносила ей молочник, а служанки смотрят на это и, конечно, смеются над тобой.

— Нисколько они не смеются, а вот ты, кажется, совсем сошёл с ума.

В конце концов, пастор ушёл в свою комнату, и жена могла успокоиться.

Утром за завтраком никто бы не подумал, что жена страдала и была огорчена. Всё горе слетело с неё, и она, слава Богу, казалось, совершенно забыла ссору. Её весёлый, переменчивый нрав помогал ей легко забывать все неприятности. Пастор опять был растроган. Неужели и он не мог принудить себя молчать при этих хозяйственных неурядицах? Новая йомфру, которая должна была приехать, была уже, вероятно, на дороге к северу.

— К сожалению, у тебя теперь не будет башМакков, — сказал он.

— Нет, нет, — только ответила она.

— Я принуждён возвратить пожертвование, полученное от Эноха: он украл эти деньги.

— Что ты говоришь!

— Да, представь себе! Это он произвёл взлом у Макка. Вчера он сознался ленсману.

И пастор рассказал всё.

— В таком случае это сделал не Роландсен.

— Ах, этот бродяга, шалопай!.. Но с башМакками тебе теперь придётся подождать.

— О, что за беда.

Она всегда была такова — добрым ребёнком, готовым на великие жертвы! И никогда пастор не слыхал, чтобы она пожаловалась на свою бедность.

— Право, хорошо, если бы ты могла надеть эти башМакки, — сказал он, умилившись сердцем.

Жена от души рассмеялась.

— Да, а ты мои, ха, ха, ха! — Она толкнула его тарелку так, что она упала и разбилась; холодная котлета, лежащая на ней, упала.

— Подожди, я сейчас принесу тебе другую тарелку, — сказала жена и выбежала.

«Ни слова сожаления об убытке!» — подумал пастор, ни малейшей мысли об этом. А тарелка ведь стоит денег.

— Ты ведь не станешь есть этой котлеты? — воскликнула жена, когда вернулась.

— А что же с ней делать?

— Ну, право, можно отдать её кошке.

— Но у меня не такие хорошие средства, как у тебя, — сказал он, опять омрачившись, и между ними снова возгорелась бы настоящая ссора, если бы жена не промолчала. Но радостное настроение обоих, во всяком случае, было испорчено.

На следующий день узнали о новом большом событии: Роландсен пропал. Узнав о находке в лесу и признании Эноха, он сказал, сильно рассерженный: «Как досадно! Слишком рано, по крайней мере, на целый месяц». Берре слышал эти слова.