Солнце до краёв заливало перрон ярко-золотистым светом. А клубы пара от тяжело вздыхающего железнодорожного состава поднимались ему навстречу, непринуждённо создавая атмосферу «загадошности», как окрестила её одна из участниц вылазки. Недолго думая, все разбрелись, утвердив для себя самые важные дела на эти полчаса. Я же остался у вагона, возложив на него обязанности по спасению от назойливой жары. Не прошло и нескольких минут, как, громогласно заявляя о себе, появились Пиворыбараки. Этакие привокзальные аборигены, окрещённые некогда мною так за свои постоянно назойливые выкрики. Вслед за Пиворыбараками всегда появляются продавцы мороженого и прохладительных напитков, у одного из которых я и поспешил пополнить запасы пресной воды, всенепременно без газа. «Эх, теперь хоть потоп!» – провозгласил я в сердцах, а потому весь перронный шум и гам растеряли свою силу, отойдя на второй план. Лишь краем глаза я успел зацепить, погружаясь в полуденную негу, приближение какой-то фигуры.

– Привет, тебя как зовут?

Вот так контрастный душ – промелькнуло у меня в голове, но, не показывая признаков смятения и достаточно быстро я отвечал:«Слава».

Этот, довольно молодой, кстати, человек, представший передо мной, не был похож на попрошайку или разводилу, а от вопроса его веяло таким давно забытым чувством непринуждённости, искренности даже. Точно! Как в детском саду, когда мы просто подходили друг к другу и знакомились. Ни за чем, просто так.

– А меня Игорь. Я в образе, понимаете? В образе.

– В образе кого? – напросился непроизвольно вопрос.

– Девушки, кого же ещё! Из сериала. Из фильма.

Он чуть помялся и продолжил.

– Из сериала, сериала. Откуда же ещё девушка может взяться.

Потом резко перескочил на другую тему.

– Я в форме полицейской, у меня пиджак ментовской. У меня друг работает в этой, как её? Полиции, не милиции, а полиции. А! И вот что покажу, мне мама подарила.

Достав полицейский жетон, протянул мне посмотреть, а сам продолжал.

– Я никому не даю. Главное, что полицейским показывать не стоит, а то мало ли.

– Ни в коем случае, – подхватил я, немного расслабившись и уже понимая происходящее.

– Вот на днях полиция приезжала ко мне на дачу. Звёздочки вот эти чуть не отобрали, – вторил он, указывая на жетон, – а я не дал никому. Они меня в форме видели. Я в форме был. Наручники, ТТ, машина какая-то. Хотели забрать, да не забирали, я сам покупал.

– А где? – почему-то вырвалось у меня, видимо, в отчаянной попытке вернуть нить повествования хоть в какое–нибудь русло.

– В «Военторге». Там порожки скользкие. Я не пойду туда больше. Ну, я пошёл.

– Счастливой тебе дороги, – рефлекторно выпалил я, добавив под конец, – тогда.

– А куда идти-то?

– Да иди уже куда хочешь, хватит пассажирам надоедать, –внезапно вмешался в наш, если его можно было так назвать, разговор проводник соседнего вагона, стоявший всё это время рядом. И когда тот попятился назад и начал уходить, видимо, будучи привыкшим к таким нападкам, обратился ко мне.

– Он, конечно, безобидный дурачок, но пока голос не повысишь, будет трепаться без умолку. Местная достопримечательность, етить-колотить. И вроде жалко его, молодой ведь, ни мамки, ни папки нет. А сюда повадился ходить, потому что в городе недостаток свободных ушей, во как.

Про свободные уши вставка появилась, наверняка, из-за заезженности истории, – успела проскочить у меня в голове мысль. – Дурачок, как вы говорите, этот похлеще Джеймса Джойса выдаёт месседж. Юродивый, модернист или неофилософ – выбирайте любое. Всё в точку. Да, кстати, и дураками наши далёкие предки называли людей, способных мыслить в двух или нескольких измерениях, плоскостях. Вот так. Я бы тоже хотел таким быть, но не повезло.

Только зачем проводнику, да ещё из соседнего вагона, знать о том, – продолжал я свою пламенную речь, но уже не вслух. так как глаза моего оппонента постепенно вываливались из орбит, а лицо застыло в абсолютном недоумении.

– Вот поэтому и приходится отнюдь не в стане людей искать себе настоящих друзей.

– Что говорите? – выйдя из ступора, переспросил проводник, не осознавая, что я не имел желания донести последнюю мысль до него.

– Пора и честь знать, говорю. Надышались вволю воздухом свободы. Можно, пожалуй, обратно, набравшись сил, давать слабину.

И, оставив его наедине с неоплодотворёнными домыслами, уверенной поступью взошёл в вагон. Примеру этому незамедлительно последовали остальные адепты культа верхних полок и одноразового постельного белья. Все потихоньку расселись по своим местам, начиная незатейливые приготовления к поглощению даров Божьих, прикупленных ими на станции. Кто-то уже опять намеревался впасть в спячку, увлекаемый праведным желанием сократить таким образом время заточения. Наша же неосознанно бравая четвёрка первопроходцев, под моим предводительством, готовилась вкусить новую порцию сочных плодов, выращенных под палящим зноем истины. И, когда всё улеглось и наступила более или менее благоговейная для этого обстановка, я продолжил.

Человек иной раз вынужден искать новые смыслы в привычных обыденных вещах. А вынуждает его на это одиночество, беспощадное в высшей степени, потому как, прорастая из безутешных поисков истины, не ведает оно о деяниях своих, прикрываясь маской искренне чистых побуждений. И вроде бы едешь с несчётным количеством людей в одном и том же поезде, в одно и тоже время, но совершенно и безапелляционно осознаёшь: приедете вы в совершенно разные места. Ну, если, конечно, рассматривать данное высказывание как чистой воды аллегорию, – быстро раскусив назревающий каламбур, решил поправиться я. – В таких случаях, полагаю, необходимо молниеносно, одной левой, так сказать, пресекать любые попытки докучающих своей проницательностью интеллектуалов или остроносых беспринципных критиканов переосмыслить в свою пользу сказанное. Только главное – вовремя выйти из крутого пике поражающих своей изобличающей проницательностью прилагательных и вернуться к такой важной, но так бездарно просранной мысли об одиночестве среди толпы. А ведь именно из-за этого и появляются туго закрученные пассажи подобного рода, выношенные и выстраданные. Чьё основное предназначение, на самом деле, отнюдь не ласкание уже давно притупившегося слуха «гурманов», а, единственно, для послания сигнала SOS. Правда, послание это носит больше вынужденно технический характер, наподобие отделяющейся ступени космического корабля, выходящего на орбиту. И что дальше, спросите вы? А дальше только безграничный космос и остановка радиовещания с Землёй. Но это позже. Пока же мы глобально на перепутье и всё можно ещё изменить. Хотя, признаться, дружить с городами мне по нраву больше, нежели по отдельности с людьми. Этот новый для меня вид взаимоотношений чудесным образом избавлен от тягот повседневности, от фальши и скабрезности, от битых стекол в сердце поутру, от клятв прихожных в верности. Ну и далее по списку, а главное, если прогулял – не надо от родителей приносить записку. Забавно, да? Только чувственные образы деревянных домов ассамблей, только нежный шёпот прибрежной синевы, только самозабвенно вдохновляющие переплетения уюта переулков с лирикой парков и скверов, отвесных утёсов площадей с наивной прозой улиц и двориков.