— Бедняга! — сказал Герберт, который бросился было к двери, но возвратился, увидев, что Айртон соскользнул по веревке подъемника и исчез в темноте.

— Он вернется, — сказал Сайрес Смит.

— Черт возьми, мистер Сайрес, — воскликнул Пенкроф, — что же это все означает? Как! Не Айртон бросил в море бутылку? Но в таком случае — кто же?

Можно смело сказать, что моряк имел все основания задать этот вопрос.

— Это сделал он, — сказал Наб. — Но только несчастный был уже наполовину помешан.

— Это единственное объяснение, друзья мои, — с живостью подхватил Сайрес Смит. — Теперь я понимаю, почему Айртон мог точно указать местоположение Табора: ведь после событий, которые предшествовали его высадке на остров, он не мог не знать его координат.

— Однако, заметил Пенкроф, — как могло случиться, что бумага не пострадала от сырости, если Айртон писал ее лет семь-восемь назад, когда он еще не превратился в животное?

— Это доказывает, — ответил инженер, что Айртон лишился рассудка гораздо позже, чем он полагает.

— Да, это, должно быть, так, иначе происхождение документа необъяснимо, — сказал Пенкроф.

— Действительно, совершенно необъяснимо, — ответил инженер, которому явно не хотелось продолжать этот разговор.

— Но сказал ли нам Айртон правду? — спросил моряк.

— Да, — ответил журналист. — История, которую он рассказал, правдива от начала до конца. Я хорошо помню, что в газетах писали о попытке Гленарвана и о результатах, которых он достиг.

— Айртон сказал правду, — прибавил Сайрес Смит. — Не сомневайтесь в этом, Пенкроф, так как он был слишком беспощаден к себе самому. Когда человек так себя обвиняет, он не лжет.

На другой день, 21 декабря, колонисты спустились на берег и не нашли там Айртона Айртон ночью отправился в свое жилище в кораль, и колонисты сочли за лучшее не докучать ему своим присутствием. Время должно было совершить то, чего не могли сделать никакие настояния.

Герберт, Пенкроф и Наб вернулись к своим обычным занятиям. В этот же день Сайрес Смит и журналист сошлись за общей работой в мастерской Труб.

— Знаете, милый Сайрес, сказал Гедеон Спилет, — ваше вчерашнее объяснение по поводу бутылки нимало меня не удовлетворило. Как можно допустить, что этот несчастный написал записку и бросил бутылку в море, но не сохранил об этом ни малейшего воспоминания?

— Бутылку бросил не он, дорогой Спилет.

— Значит, вы думаете…

— Я ничего не думаю, ничего не знаю! — прервал журналиста Сайрес Смит. — Я только присоединяю это событие к тем, для которых пока не имею объяснения.

— Поистине, все это невероятно, Сайрес, — сказал Гедеон Спилет. Ваше спасение, ящик, выброшенный на песок, приключения Топа и, наконец, бутылка. Неужели же мы никогда не узнаем разгадку этой тайны?

— Узнаем, хотя бы мне пришлось для этого перерыть самые недра острова! — с живостью ответил инженер.

— Может быть, случай даст нам ключ к загадке, — заметил Спилет.

— Случай! Спилет, я не верю ни в случаи, ни в тайны на этом свете. Всем этим необъяснимым происшествиям есть причина, и я ее найду. А пока будем наблюдать и работать.

Наступил январь. Начинался 1867 год. Летние работы велись с большим усердием. В течение следующих дней Герберт и Гедеон Спилет, побывавшие в корале, могли установить, что Айртон вступил во владение приготовленным для него жилищем. Он наблюдал за многочисленными стадами, порученными его заботам, и колонисты были избавлены от труда раз в два-три дня посещать кораль. Однако они довольно часто бывали у Айртона, чтобы не оставлять его одного надолго.

Некоторые подозрения инженера и журналиста заставляли их наблюдать за этой частью острова. В случае каких-нибудь происшествий Айртон не преминул бы сообщить о них обитателям Гранитного Дворца.

Могло, однако, случиться, что произойдет какое-либо неожиданное событие, о котором необходимо будет тут же известить инженера. Не говоря уже об обстоятельствах, связанных с тайной острова Линкольна, многие другие события — например, появление судна в виду западного берега, кораблекрушение в этом районе, набег пиратов и т. п. — могли потребовать немедленного вмешательства колонистов.