Нужно спешить. Скорей, скорей на улицу, бегать!

Я схватила футболку и шорты и снова метнулась в ванную. Взгляд упал на грудной протез на полке.

Нет. Слишком много мороки. С ним только тяжелее. Я не могу тратить драгоценное время на такую ерунду.

Я быстро натянула майку через голову, обмотанную пакетом. Без протеза тело ощутимо перекосило на одну сторону, но я решила лишний раз об этом не думать.

Пора бежать!

Красно-фиолетовая краска струилась по лицу и шее, но я уже выскочила из дома.

Так я и бежала по утренней жаре – майка перепачкана растекшейся краской, асимметричная грудь вся в пятнах.

Мы живем в тихом районе, и улицы утром были почти пусты. Если кого из прохожих и шокировал мой внешний вид, то я этого даже не заметила. Погруженная в свои мысли, я мчалась дальше.

Спустя час я начала уставать и захотела вернуться домой. Но все вокруг выглядело каким-то чужим. Я не узнавала эти улицы. Не узнавала эти дома.

Я не представляла, где я. И поэтому бежала дальше.

В голове промелькнула и тут же испарилась мысль о том, как нелепо было бы заблудиться в хорошо знакомом месте. Не задумываясь о том, куда направляюсь, я просто продолжала бежать.

Прошел еще час или даже больше. Перекошенная на один бок, покрытая коркой засохшей краски, я все еще бежала, не отдавая себе отчета в том, что что-то не так. Я двигалась по инерции, мысли разбегались и улетали куда-то вверх, к голубому небу.

Каким-то образом я наконец оказалась перед нашим двухэтажным домом, открыла дверь и ввалилась в прохладный темный коридор. Уставшая и потная, я сбросила кроссовки и промокшие насквозь носки.

Направляясь наверх, я увидела свое отражение в зеркале. Поверх засохших волос, пропитанных потом и хной, торчал пакет, похожий на странную шапочку для бассейна. Фиолетовая краска высохла и почернела, темные ручейки застыли на шее, плечах и майке, еще сильнее подчеркивая пустоту на месте левой груди. Лицо раскраснелось от напряжения.

Я не заметила ничего необычного. Пройдя мимо зеркала, я поднялась на второй этаж.

Мой муж Мирек работал за компьютером у себя в кабинете, сидя спиной к двери. Услышав, что я вернулась, он сказал:

– Тебя долго не было. Хорошо побегала?

Тут он обернулся, и улыбка сползла с его лица.

– Что случилось? – воскликнул он.

– В каком смысле? – не поняла я. – Просто побегала сегодня подольше.

– Кто-нибудь тебя видел? – Он явно был в ужасе.

– Какая разница, видел меня кто-то или нет? Ты о чем вообще?

– Смой все это, – попросил он, – пожалуйста.

– Успокойся, Мирек, чего ты так завелся?

Но я все-таки пошла в ванную и сделала так, как он попросил.

Что это с ним? Странный какой-то.

Из душа я вышла чистой и отдохнувшей. Но что-то точило меня изнутри.

Мой любимый человек беспокоится. Почему?

Реакция Мирека должна была стать для меня тревожным сигналом, намеком на то, что происходит что-то ужасно неправильное. Но эта мысль легко проскользнула сквозь трещины в моем разрушенном сознании и уже через секунду исчезла без следа.

Я нейрофизиолог. На протяжении всей научной карьеры я изучала психические заболевания: сначала в родной Польше, а потом – после 1989 года – в США, в Национальном институте психического здоровья (NIMH), подразделении Национального института здравоохранения (NIH) в Бетесде, штат Мэриленд. Я специализируюсь на шизофрении, разрушающем психику заболевании, при котором человек с трудом различает, что реально, а что – нет.

В июне 2015 года мой собственный разум без предупреждения совершил внезапный и пугающий кульбит. Из-за метастазов меланомы в мозг он начал постепенно отключаться и «входить в штопор». Падение в бездну продолжалось два месяца, но тогда я не могла в полной мере осознать, какие причудливые пируэты выделывает мой рассудок. Вернуться из этой тьмы мне помогли везение, новейшие научные достижения, внимание и поддержка близких.

Мой случай редкий. Я пережила ужасающее погружение в психическое расстройство, сопровождающее рак мозга, и смогла вынырнуть на другой стороне, не потеряв способности описать все, что со мной происходило. Если верить психиатрам и неврологам – специалистам, которые работают с мозгом и нервной системой, пациенты со столь серьезными нарушениями очень редко выздоравливают без ущерба для психики. Большинство людей с таким количеством опухолей, как у меня, и вызванным ими серьезным расстройством так никогда и не поправляются.

Несмотря на весь тот ужас, который мне пришлось пережить, для меня как для ученого-нейрофизиолога болезнь стала драгоценным подарком. Я десятилетиями изучала мозг и психические расстройства, но личная встреча с безумием стала бесценным опытом и позволила на себе испытать, каково это – потерять рассудок и потом снова его обрести.

Ежегодно во всем мире в среднем один человек из пяти сталкивается с тем или иным психическим заболеванием [1] , будь то депрессия, невроз, шизофрения или биполярное расстройство. В США расстройства психики каждый год диагностируются у 44 миллионов взрослых пациентов [2] , и это без учета нарушений, связанных с употреблением психоактивных веществ. В Европе в среднем 27 % людей старше 18 лет [3] страдают от серьезных психологических расстройств. Они обычно развиваются у взрослых в достаточно молодом возрасте и длятся всю жизнь, причиняя немыслимые страдания больному и его близким. Психическим заболеваниям часто подвержены бездомные и заключенные [4] , но этим социальные последствия не ограничиваются. Ежегодно они обходятся мировой экономике в 1 триллион долларов [5] , из них 193,2 миллиарда долларов [6] составляют потери США, так как потенциально активные люди не могут работать из-за болезни. Психические нарушения часто приводят не только к потере трудоспособности, но и к смерти. Каждый год в мире погибает 800 тысяч человек, покончив с собой [7] , из них 41 тысяча – в США, и 90 % этих людей при жизни страдали от душевного расстройства [8] .