Он протянул ей полупустую пинту виски. Дороти неохотно проглотила большую дозу спиртного, поспешно запив ее холодной водой. Преодолев краткий миг отвращения, она почувствовала себя лучше и приняла еще одну дозу. Затем она сполоснула лицо в тазу с водой и выпила третью порцию виски.

– -Думаю, что теперь я вполне способна идти с вами,-произнесла она.-- Но завтракать мне не хочется.

– -Я уже поел,-- сказал он.-- Пошли. По часам на бензозаправке сейчас полодиннадцатого. Мой участок уже наверняка почистили. Другие тряпичники всегда промышляют на моей территории, когда думают, что я остаюсь дома. Но помяни мое слово, каждый раз, как они видят тень, они с перепугу из штанов выскакивают, потому как боятся, что Старина схватит их вот этой одной здоровой рукой, да и выдавит им все кишки и переломает ребра.

Засмеявшись таким хриплым и нечеловеческим смехом, что, казалось, он исходит от какого-нибудь пещерного тролля, обитающего где-то в глубинах его внутренностей, Пейли открыл холодильник и достал еще одну банку пива.

– -Мне, чтоб начать работать, надо беспременно пропустить в себя еще пивка, не говоря уж о том, что придется малость его уделить той упрямой потаскухе Фордиане, будь она неладна.

Выйдя на улицу, они увидели Элкинса, который брел, спотыкаясь, по направлению к уборной, а затем упал головой вперед прямо в открытую дверь. Он лежал на полу без движения, наружу торчали только его ноги. Встревоженная Дороти хотела было подойти к нему, но Пейли покачал головой.

– -Он взрослый парень и сможет сам о себе позаботиться. А нам надо подзаправить Фордиану -- и в путь.

Фордиана оказалась потрепанным и заржавленным грузовичком-пикапом. Она стояла за окном спальни Пейли, так что он мог выглянуть из окна в любое время ночи и удостовериться, что никто не ворует с нее детали, а то и весь грузовичок.

– -Не то, чтоб я сильно о ней беспокоился,-- проворчал Старина. Выпив четырьмя громадными глотками три четверти кварты, он снял крышку с радиатора и вылил в него остаток пива.

– -Она знает, что никто другой ее пивом не угостит, так что, думаю, если кто-то из тех ворюг, что живут на свалке или в хибарах за поворотом дороги, попытаются стянуть что-нибудь с моей машины, она загудит и застреляет, и начнет разбрасывать вокруг себя всякие железки и брызгать маслом, так чтобы ее Старина проснулся и содрал с чертяки-вора его чертову шкуру. А может, и нет. Она женского племени. А доверять ихнему чертову племени никак нельзя.

Вылив в радиатор последнюю каплю, он взревел:

– -Давай! Попробуй-ка теперь не завестись! Ты отобрала у меня славное пиво, иди найди такое еще! Будешь стрелять, как Старина мигом выбьет из тебя дурь кувалдой!

С широко открытыми глазами, но молча, Дороти взобралась на изодранное до дыр переднее сиденье рядом с Пейли. Стартер застрекотал, и мотор зачихал.

– -Если не будешь работать, о пиве забудь!
– - крикнул Пейли.

Последовал грохот, шипение, треск, бух-бух-буханье, лязг шестеренок, зверский и торжествующий оскал Старины, и они затряслись по глубоким рытвинам и ухабам.

– -Старина знает, как обращаться со всеми этими потаскухами -хоть из плоти, хоть из железа, хоть на двух ногах, хоть на четырех, а то и на колесах. Я потею пивом и страстью и обещаю дать им пинка в выхлопную трубу, если они не будут вести себя приотлично, и это возбуждает их всех. Я так чертовски уродлив, что их тошнит от меня. Но как только они унюхивают такую мою странную, диковинную вонь -- и им конец, так и валятся к моим здоровенным волосатым ногам. И так было с нами всегда, с мужчинами Пейли, и с женщинами _Гъяги_. Вот почему их мужчины боятся нас, и вот почему мы попали в такую жуткую передрягу.

Дороти безмолвствовала, и Пейли, как только грузовичок протарахтел через свалку и выехал на 24-е шоссе США, тоже замолчал. Он, казалось, замкнулся в себе, стараясь не привлекать к себе внимания. Грузовичку понадобилось всего три минуты, чтобы добраться от их лачуги до городских окраин, и все это время Пейли вытирал потеющую ладонь о свою синюю рубаху рабочего.

Но он не пытался снять напряжение ругательствами. Вместо них он бормотал набор бессмысленных, как казалось Дороти, рифм.

– -Ини, мини, майни, ми. Мне, Дружище, помоги. Хула, буда, тини, уини, протарань их, прокляни их, помоги мне пройти. Их преграду, мне пройти-идти-идти.

И только когда они углубились на милю в город Онабак и свернули с 24-го в переулок, он расслабился.

– -Фюйть! Что за пытка, а я ведь занимаюсь этим уже несколько лет, с тех пор как мне стукнуло шестнадцать. Сегодня, кажись, хуже, чем всегда. Может, потому что со мной ты. Мужчинам _Гъяги_ не нравится, если видят со мной одну из их женщин, особенно такую милашку, как ты.

Неожиданно он улыбнулся и принялся распевать песню о том, что его усыпали с головы до ног "фиалками душистыми, душистее всех роз на свете". Он пел и другие песни, некоторые из которых заставляли Дороти краснеть, хотя в то же время они хихикала. Когда они пересекали улицу, чтобы попасть из одного переулка в другой, он перестал петь, оборвав себя на полуслове, и возобновил пение лишь на другой стороне.