Базель, Швейцария

В некотором роде теннис меня спас. Когда я был еще ребенком, мой отец продвигался по карьерной лестнице и в конце концов стал адмиралом военно-морского флота США, как и его отец. Мы переезжали более десяти раз, прежде чем я пошел в колледж. От Вирджинии до Гавайев и Калифорнии теннис был тем самым пропуском в следующую школу, следующую команду, следующее сообщество. С 1980-х годов я не уставал освещать эту игру и следить за ее эволюцией критическим взглядом, но тем не менее с большим удовольствием. За тридцать пять лет карьеры мне приходилось писать обо всех видах спорта, но теннис вызывал у меня наибольший интерес, отчасти потому, что я сам немного играл, и этого было достаточно, чтобы понять, насколько это сложно. Лишь таким виртуозам, как Федерер, удается выглядеть на корте естественно и непринужденно.

После окончания учебы в Уильямс-колледже, где я играл в теннисной команде, мне предложили стать тренером на лето в Ист-Хэмптоне, штат Нью-Йорк, в небольшом клубе с высококлассной клиентурой. Двумя из моих учеников были Ян Веннер, основатель Rolling Stone, и модельер Глория Сакс. Мне нужно было заработать на малобюджетное мировое турне с моим другом по колледжу, и я справился с этим как раз с помощью Джанна, Глории и других клиентов. Я был так увлечен игрой, что привязал ракетку Yonex к рюкзаку и взял ее с собой, что казалось немного неподходящим в таких местах, как Бирма и сельский Китай, где не было кортов. Но ракетка оставалась моим островком безопасности и уверенности среди всего нового и неизвестного.

Просмотр теннисных матчей – это по-прежнему достаточно активное времяпрепровождение для меня: тело постоянно напряжено, а правая рука часто сжимает воображаемую ракетку. Первый турнир, в котором я участвовал, проходил далековато от Уимблдона. Это был национальный чемпионат Теннисной ассоциации США среди мальчиков до 12 лет в 1987 году – по сути, турнир для талантливых учеников начальной школы в моем родном городе, в Сан-Диего.

Когда я проходил летнюю практику в местной газете, люди все еще получали новости на бумажных носителях. Все, что я могу вспомнить из того чемпионата, это что Винсент Спейди, отец будущего профессионала из топ-двадцатки Винса Спейди, пел на трибунах между матчами своего маленького сына и что Александра Стивенсон была там со своей матерью Самантой в качестве зрителя.

Это происходило задолго до того, как она вышла в полуфинал Уимблдона в 1999 году, задолго до того, как кто-либо из ее ближайшего окружения узнал, что ее отец – звезда НБА Джулиус Эрвинг.

Может показаться делом случая, что остается в памяти, а что из нее ускользает. Но я уверен: всего дважды я наблюдал за игроком и знал, что смотрю на будущую первую ракетку.

Первый раз случился во время Открытого чемпионата Франции 1998 года, когда восемнадцатилетний Марат Сафин победил Андре Агасси и действующего чемпиона Густаво Куэртена в своих первых двух матчах Большого шлема. Сафин оказался взрывоопасным, телегеничным и феноменально выносливым русским, точнее, этническим татарином с некоторой чванливостью и сексуальной энергетикой. Его резкий двуручный бэкхенд не был похож ни на один удар, который я видел ранее.

Второй раз случился во время моей первой поездки в Базель. В феврале 2001 года я освещал там дебют Патрика Макинроя в качестве капитана команды Кубка Дэвиса США и дебют восемнадцатилетнего Энди Роддика. Но гораздо больше я написал об одном швейцарском подростке.

Я наблюдал, как Федерер сыграл (и проиграл) свой первый матч Большого шлема на Открытом чемпионате Франции в 1999 году Патрику Рэфтеру, и как в следующем году он выступал в одиночном разряде на Летних Олимпийских играх в Сиднее. Роджер финишировал четвертым – самое тяжелое место на любой Олимпиаде. Теннисисту было девятнадцать, и многие считали его многообещающим и талантливым, но я не понимал, насколько перспективным был Федерер до тех самых трех дней в его родном городе.

Кубок Дэвиса, наиболее значимое командное соревнование по теннису, было на том этапе еще более престижным. Его рассматривали как детектор воли игроков, как турнир с особым психологическим давлением, где проверяются пределы выносливости теннисистов.

Федереру, все еще не попавшему в топ-20, уже приходилось испытывать острые ощущения и сокрушительные поражения на соревнованиях, в которых он впервые поучаствовал в семнадцать лет. Но в тот длинный уик-энд в Базеле он взвалил на спину команду Швейцарии и привел ее к победе над американцами в первом раунде, выиграв как одиночные, так и парные матчи с партнером Лоренцо Манта.

В день открытия Федерер обыграл ветерана Тодда Мартина, который был двукратным финалистом турниров Большого шлема. Хотя матч проводился на синтетическом покрытии в помещении, я все время представлял себе траву под проворными ногами Роджера, когда тот срезал бэкхенды, атаковал форхендами, перемещался от задней линии к сетке, брал мячи с лету и принимал подачи. Во всех его ударах и движениях прослеживалась плавность Сампраса и Эдберга: способность быстро преодолевать большие пространства, казалось бы, без особых усилий. Он мог переходить с бэкхенда на удар справа с такой скоростью и грацией, которых я никогда не видел. Его подача была плотной и крайне непредсказуемой, учитывая, как часто его противник Мартин, высокий игрок с длинными конечностями, оказывался далек от мяча.

– Этот парень пару раз точно выиграет Уимблдон, – сказал я своим соседям в секторе «Пресса» в те далекие времена, когда спортивные обозреватели шутили друг с другом, а не писали в «Твиттере».

Такие предположения были не в моем характере. Я скорее наблюдатель, чем прорицатель, тем более конкурентов у Федерера хватало. Питу Сампрасу было около двадцати, и он все еще оставался фаворитом Всеанглийского клуба. Пэт Рэфтер, австралиец, был в расцвете сил и блестяще играл на траве. Но если вы будете следить за элитным теннисом, вы начнете замечать закономерности и навыки, которые могут спроецировать дальнейшее развитие молодого игрока. Атакующий стиль Федерера, универсальные для всех покрытий приемы, скорость, сила и работа ног обещали моему воображению многое.