– Ладно, давай все же по делу. Попробую ввести тебя в курс некоторых вещей, – его тон становится не терпящим каких-либо возражений, а в зеркале заднего вида на мгновение отразился хищный оскал.

По неидеальному покрытию шоссе кружит декабрьская поземка, и белый далекий горизонт сливается с небом…

–Разворачивай машину, едем обратно, – это Корнилов вдруг командует Анне.

Та никак не реагирует, будто не слышит, продолжая вести автомобиль прямо. Тогда случается не очень предвиденное – на дорогу из кустов стремительно выбегает силуэт какой-то задрипанной собаки. Следует резкое, с визгом, торможение, после которого оба сильно ударились – дама о руль, а кто о спинку переднего кресла.

– И долго ли мы не будем подчиняться? – потирая ушибленный лоб, посетовал непрошенный попутчик.

«Анюта-Клава», чуть придя в себя, наконец обернулась к этому, более чем непонятному типу, со словами:

– Может все-таки, а я теперь требую, поясните мне, что за фантасмагория здесь устроена? – она еще полностью не потеряла ощущение действительности.

– Давай-ка, возвращайся к небезизвестному тебе Марку Самуиловичу, там и поговорим. Но будь готова – предстоит серьезнейший экзамен! А все подробности далее, по пути в больницу, – его взгляд становится слегка бешенным.

И Заболотная, как бы заинтригованная, уже беспрекословно меняет курс на противоположный. Но оба сейчас почему-то замолчали, словно отложили свой дальнейший невразумительный разговор до какого-то, видимо, часа «Х». Наверное тут следует отметить и то, что сама Анна с момента побега из психиатрички действовала по совершенно зомбическому наитию. А по поводу появления у нее в руках руля, аккуратного воровства собственной верхней одежды из хозблока больницы, и главное – эта полная внутренняя уверенность, куда ей теперь направиться – здесь царит полный объяснительный хаос. Явно, с некоторых пор, женщиной продолжают руководить некие внешние «силы» или чужой «разум». И другие варианты в этих наших рассуждениях вряд ли приемлемы.

Довольно быстро, правда уже в ранние сумерки, добрались до клиники, так ничего существенного и не сказав по дороге друг другу. Каждый ограничился лишь односложными отрывочными констатирующими фразами о погоде, про незадавленную, к счастью, псину и больше, пожалуй, ни о чем.

Автомобиль без подсказок паркуется у Корниловского джипа, а его хозяин, выйдя из «Ауди», галантно берет даму под ручку, и они, будто семейный дуэт, размеренным шагом идут к центральному входу.

В психушке их никто не встречает. По крайней мере до самого кабинета Марка Самуиловича не увидели никого из медперсонала или больных. Только везде горел свет и было ощущение, что все куда-то делись буквально с минуту назад по какой-то вынужденной причине. И такая пустота здания отзывалась гулкими шагами пришедших сюда. Но ни госпожу Заболотную, ни Дмитрия Терентьевича эта обстановка похоже совсем не смущает, раз они никак не реагируют на данную картину с отсутствием людей. А открыв дверь в мизерную приемную главврача, тоже никто не обнаружился. Правда из кабинета доносились чьи-то едва слышные стоны. Корнилов уверенно направился туда, но там оказалось заперто. Тогда он, отступив на пару шагов, с разбегу плечом ломает замок и, не заглядывая внутрь, кивком головы приглашает Анну пройти.

Там в смирительной рубашке на полу лежит бедный Марк Самуилович, который с закрытыми глазами издавал нечленораздельные страдательные звуки. Не обращая внимания на старика, находящегося сейчас в некоем полуобморочном состоянии, этот самый Дмитрий прерывает свое несколько торжественное молчание:

– А теперь, уважаемая Анна Юрьевна, я приступаю к вопросам.

– Но это, надеюсь, не является допросом? – вдруг начинает противиться женщина такому тону, не сводя взгляда с укутанного в успокоительную спецодежду тела.

– Не стоит беспокоиться, давай-ка лучше присядем, – и указывает на диван.

– Может в первую очередь надо помочь человеку? – говорит она, продолжая стоять.

– Хорошо, но как-нибудь потом. И только после нашего с тобой разговора, – последовал холодный ответ того, чей тембр голоса продолжал оставаться ей знакомым. Но пока никаких расспросов по этому поводу от нее не будет.

И вот они усаживаются рядом, а тот, кто у них в ногах, наконец-то притих – словно приготовился подслушивать, притворившись спящим. Причем, до сих пор на всем втором этаже царит полное безмолвие, а из коридора тянет невыветриваемым запахом чего-то прокисшего от больничной столовки.

– Скажи, пожалуйста. Тебе жалко этого старикана?– и указывает на Марка Самуиловича.

– Несомненно, а что все-таки с ним? Да и куда народ пропал? – в свою очередь спросила Заболотная, постепенно начиная понимать всю неестественность происходящего вокруг. Правда это осознание еще какое-то размытое, нечеткое, будто граница между реальностью и себе придуманным, чуть приблизившись, снова удаляется.

И тогда вместо ответа Дмитрий Терентьевич выуживает из коричневого портфеля, с которым так и не расставался (и откуда доставалась бутылка для главврача), маленький бархатный футляр под ювелирное изделие и передает Анне. Та с недоумением открывает крышку и видит женское обручальное колечко желтого металла.
– Мужчина (она пока ни разу не спросила его имени), Вы что ли делаете мне предложение?! – похоже на иронию, – сами же недавно уже определились моим мужем?
– Я знаю, ты не в курсе последних событий, произошедших с тобой, поскольку память твоя почти с месяц не имеет обратного отсчета. А ведь именно на меня возложен контроль над нынешним «маршрутом» госпожи Заболотной, чтобы решить ее будущее, – здесь Корнилов интонационно как бы отстранился от главной героини.

– Чье же это задание и зачем? И назовитесь наконец, – женский пристальный взгляд вызывает у таинственного собеседника лишь кривую улыбку.

– Об этом несколько позже. А сейчас нам, дорогая, предстоит сложная дилемма – определить дальнейшую судьбу этого уважаемого человека, – и показывает на спеленатого.

Сделав многозначительную паузу, он начинает, подбирая слова, не слишком спешно, рассказывать о великом грехе, когда-то сотворенном Марком Самуиловичем…

––«– Повествование его оказалось достаточно недолгим. Анна же только молча внимала, не прерывая беспристрастный голос Корнилова, словно нечаянно боясь спугнуть чужие откровения.