Он смотрел вслед флагману.

— Чего стоишь? Поживее, Эд! — увидел Додон мою заминку. — Скоро сменишь меня. Подзамерз я малость.

Я распахнул люк и юркнул в теплую кабину, захлопнул за собой железную дверцу, притянул ее запором и сел за штурвал. Отсюда была видна только Пустыня. Снег, лед и синее небо.

Позади в бурлящий снежной крошкой Барроухельм лучший корабль Содружества вез дурные вести, и тревога, что поселилась в душе каждого человека с тех пор, как началась война, взяла меня за горло. Пришлось несколько раз глубоко вдохнуть и выдохнуть.

Я дернул рычаг переключения, и двигатель, лязгнув, толкнул машину вперед.

Бух. Пауза. Бух.

Штурвал качнулся вправо.

Никак не могу вспомнить, как я наткнулся на эту напивальню. Сумрачное помещение пряталось в конце заводской улицы. Обычно здесь оседал народ после смены на мануфактуре. Тут лилось невероятно дешевое пойло, помятые бардеры откровенно фальшивили, однако мне тут очень нравилось. Я даже обзавелся собственным уголком, а хозяин заведения, коренастый Томби, завидев меня, тут же готовил отменную смесь из шаркунки и какой-то зерновой бурды, отбивающей острую вонь алкоголя.

Кружка, обычно вымытая, оказывалась за моим угловым столиком, как только я протискивался в уютный уголок, где садился лицом ко входу. Стабильность, традиции. Те вопросы, которыми я изводил себя когда-то: “Как ты здесь оказался, Эд? Что ты с собой делаешь?” — растаяли. Ушли.

Я делал то, что хотел. Не зависел ни от кого, никому не был нужен, и мне никто не был нужен. Есть я, есть собачья жизнь, драный Барроухельм и бесконечный звон в ушах от чужого страха.

Так стало с того дня, как ушла Лайла, и надо признаться — то было верное для нее решение. Она, конечно, могла хотя бы попрощаться, а не снова сбежать, но что поделать — в этом она вся. Появляться из ниоткуда и внезапно уходить. Бежать от опасности, реальной ли, мнимой, но бежать. Слабые люди всегда так поступают. Просто средства у всех разные. Вон, Динар же тоже убежал. Самым дурацким, но надежным способом.

Ведь могли жить. Могли быть счастливыми. Зачем желать большего, когда тебе тепло, у тебя есть деньги, и рядом с тобой Лайла? Я не слушал чувства друзей, не слушал ее терзания и просто пытался быть обычным человеком, забыв, что никто не любит обычных людей. А сейчас будто взглянул на все ее глазами. Мы застряли тут. Завязли, как будто в какой-то липкой луже. Корабль Содружества полз по Пустыне, а мы топтались на месте.

Сейчас Лайла, наверное, развлекает своими сказками какого-нибудь богатого аристократа из какого-нибудь драного квартала знати на каком-нибудь поганом корабле. Богатей пялится на ее высокую грудь и облизывает пересохшие от возбуждения губы, а она тешит его слух историей Добрых Капитанов или еще какой-нибудь ерундой.

Как мне ее не хватало.

— Вечер добрый, мастер Бауди! — хрипло сказал кто-то, протиснувшись мимо моего стола. Я ответил неопределенным жестом, даже не разбирая того, кто же меня поприветствовал. Наверное, когда-то мы с ним выпили. В последнее время я компании не искал. Мне так надоели бесконечные рассказы о невидимой войне. Все эти сводки, слухи, легенды. Рассказы о захваченных кораблях Содружества, где коварные наемники Черных Капитанов вспарывали животы детям, чтобы запустить туда шаркунов (истории подобных бесчинств появлялись все чаще, и напивальня гудела от справедливого негодования). Я постоянно думал о том, что где-нибудь в далеком трактире на Берегу какой-нибудь рыбак рассказывал скотоводу такую же историю, но только про безумных дикарей с бродячих городов.

Слухов было много. Они приходили с редкими очевидцами, с кораблями снабжения, с рассказами моряков. Люди вслушивались, переживали, доедали похлебку с привкусом рыбы, закипали священным гневом, а потом шли в свои железные клетки спать.

Слух о возвращении “Клинка Света” из похода уже пошел. Кто-то вполголоса рассказывал о том, что увидел в доках. Страх полз по напивальне и даже в мою душу просочился. Мне не хотелось знать, что будет дальше.

— Ты, — сказали рядом со мною. Кто-то сел справа и положил локти на стол. — Тебе не многовато места, а?

— Сюда трое легко сядут, а ты один торчишь. Нехорошо это. Вот что я тебе скажу — собери свои вещички и найди себе уголок, хорошо? Нам с ребятами надо поболтать немного.

Я поднял взгляд на незнакомцев. Судя по черной форме — солдаты. Нечастые гости на этой палубе.

— Доброго снега, уважаемые! У вас какие-то сложности? — почти сразу нарисовался Томби, он теребил перекинутое через плечо полотенце.

— У нас нет. У тебя да. Какого талого льда у тебя тут за огромным столом сидит столь щуплый малый? Эй, малый, ты потеснишься?

Напивальня примолкла, и моряки опешили от оглушительной тишины.

— Это вы чего, подледные, так на нас пялитесь? — глухо сказал один из троицы в черном.

Постояльцы ждали. Для них это было начало славного представления. Возможно, драки. Глаза потерянных людей, посвятивших жизнь темным цехам мануфактуры, загорелись.

— Так чего пучите зыркалки-то? И ты чего уставился? Мы за вас, шаркуньи последыши, кровь лили на войне! Неси чего получше да покрепче, да?

Третий же молча положил ладонь на притороченный к поясу палаш.