Ангелина 

Доча! Тут тебе какую-то посылку принесли, – сообщает отец, стараясь перекричать через дверь шум воды в ванной комнате. 

Я беспокойно приподнимаюсь в полной пены ванне, нечаянно проливая воду на пол. Мне все еще плохо после всего произошедшего. 

Клянусь, Богом, думала, что Максим убьет Диму. Стоило вспомнить, руки вновь затряслись от пережитого унижения и страха. Как же мерзко на душе! Должно быть, Максим думает, что я - последняя дрянь. 

С мыслями об этом, со стоном закрываю ладонями лицо. Как же плохо… Как выбраться из этой западни? 

Единственное, что я твердо решила – это то, что больше не хочу быть с Димой. Все, что у меня есть к нему — это что-то похожее на сестринские или дружеские чувства, не более. Стоило подумать о предстоящем разговоре, меня начинало мутить.

– Ангелок? Что с посылкой-то? Можно открыть? – настойчиво напоминает о своем присутствии отец. В голосе родителя слышится ничем не прикрытый интерес. 

– Пап, я сейчас выйду, – кричу через деревянную дверь ванной комнаты и на всякий случай добавляю.
– Я сама открою, - после чего выключаю воду. 

Бог его знает, что там - в этой коробке. Может быть, Наташка бандероль прислала? Она сейчас отдыхает у родственников в Пятигорске. Хотя, вряд ли… Шаткое такое предположение, если быть честной с собой. Через пару дней подруга уже будет в Анапе. Она бы лично… 

– Ах, черт!
– ругаюсь, роняя тяжелый деревянный гребень на ногу. 

Быстро вытеревшись, надеваю пижамные штаны и футболку с изображением любимого героя из мультика «Микки Маус». Пара отлаженных движений и вот - на голове красуется тяжелый тюрбан из махрового розового полотенца. Прошлепав босыми ногами по полу в зал, вижу отца. 

Он сидит на кресле с видом преданного хаски, держа в руках злополучную коробку, из-за которой мне пришлось покинуть свое убежище. Ведь именно в ванной я зализывала свои душевные раны последние полчаса. 

Невольно замираю, когда вижу, что именно в руках отца. Это совсем не бандероль и, тем более, не посылка. Шикарная бархатная коробка, перевязанная атласной лентой. Все в нежно-лиловых тонах и подобрано с таким безупречным вкусом, что у меня не остается никаких сомнений – это дело рук Максима. 

– Может, там конфеты?
– с какой-то надеждой спрашивает отец, пытливым взглядом сканируя необычную упаковку из дорого бутика. 

В отличие от него, я понимаю, что там нечто особенное. 

– Извини, пап, я думаю, что ты ошибаешься. 

Я беру из рук отца бархатное великолепие и осторожно ставлю на небольшой стеклянный столик, который папа урвал по мизерной цене на одной из барахолок.

 Когда я развязываю изысканно собранный бант, меж пальцев скользит широкая шёлковая лента. Затаив дыхание, поднимаю верхний отсек коробки и тут же громко вскрикиваю, не в силах сдержать обрушившийся шквал эмоций. 

Отец смотрит на меня, округлив глаза. 

Я же, роняя слезы, благоговейно вынимаю пуанты нежно-кремового цвета. 

Не в силах справиться с собой, крепко прижимаю их груди и оседаю на ковер. Соленые слезы пощипывают нежную кожу щек. Я просто не могу поверить глазам, трепетно трогая атласное великолепие. 

– Конфеты! – радостно сообщает сладкоежка, а затем добавляет: - О, здесь чей-то номер телефона, - отец громко шуршит крапсовой бумагой. Он явно совершенно не знает о таком понятии, как личные границы. 

Я поднимаюсь на ноги, все еще прижимая к груди обновку так, как будто боюсь, что это иллюзия, которая может испариться в любой момент. После всего, что произошло, он подарил мне пуанты! Не зная, как теперь с этим жить, беспомощно шмыгаю носом. Белый квадратик с номером телефона Максима перекочевал в мои руки. Зажав его в дрожащих пальцах, поднимаю заплаканные глаза на отца. 

– Пап, главная роль моя. 

Отец издает крик, похожий на боевой клич индейского воина, в победном жесте вскидывая кулак. 

– Я даже не сомневался, Ангелок! Надо матери сказать, – хватаясь за кнопочный телефон, родитель воодушевлённо принялся набирать номер темными от машинного масла пальцами. Казалось, оно въелось в кожу навсегда… 

– Па, - желая предостеречь отца, делаю шаг вперед. – Врач сказал, ей нельзя волноваться. 

– Глупости!
– машет рукой отец.
– Когда это вредили хорошие новости? 

– Не знаю… - переполненная противоречивыми чувствами, робко пожимаю плечами. – Я так переживаю за нее. Давай, хотя бы утром?