Поняв, что Егор исчез, Максим обрел возможность двигаться. Не сводя взгляда от зеркала, где по-прежнему вместо себя он видел противоположную стену с картиной, он медленно поднял руку и пошарил на стене справа от зеркала, пытаясь нащупать выключатель. Щелкнув выключателем, Максим на секунду зажмурился от яркого света. Открыв глаза, он посмотрел в зеркало и увидел, что снова отражается в зеркале.

Гас сидел в центре кровати. Максим погладил его по голове, потом подошел к стене и провел по ней пальцем. Стена была очень холодной, словно Максим сейчас трогал лед. Такой же холодной оказалась и картина, особенно река – в том месте, откуда появился Егор.

Максим взял Гаса на руки. Гас не сопротивлялся, он был очень слабый и холодный. Максим завернул Гаса в свою толстовку. Он держал его на руках, прижимая к себе, и ходил от стены к стене, опасливо поглядывая на картину. Наконец, Гас подал голос и зашевелился. Тогда Максим положил его на кровать, сверху накрыл одеялом, а сам спустился на первый этаж. Он на цыпочках прошел мимо спящей Натальи в ресторан, оттуда попал на кухню, где нашел переноску Гаса, а рядом с ним – пакетик с кормом и блюдце с водой. Он нашел в холодильнике молоко, налил его в блюдце, разогрел в микроволновке, и так же – на цыпочках, чтобы не разбудить Наталью, вернулся в свой номер. Гас ждал его, высунув голову из одеяла. Едва Максим вошел в номер, как он сразу же подал голос, еле слышно мяукнув.

– Сейчас, бро, – сказал Максим, раскладывая перед Гасом еду – блюдце с теплым молоком и корм, который он выложил в хрустальную пепельницу. – Сейчас ты у меня восполнишь потраченную энергию. Давай, налетай.

Гас буквально накинулся на еду. Он то жадно пил молоко, то ел корм, то снова пил…

– Ты молодец, геройский кот, – сидя рядом, шептал Максим. – Ешь, бро, ешь.

***

– Ой, не знаю, не знаю. Лерочка ведь онемела – молчит уже одиннадцать дней. И не двигается. И не спит. Лежит и смотрит в потолок с раскрытым ртом, – главный врач больницы, где лежала Лерочка Бочкова, Геннадий Ильич Крысин встал, походил мимо Максима, потом снова сел. – Вы просто зря потратите время, уверяю вас. Мы перевели ее в палату интенсивной терапии, ведь ее состояние ухудшается. Сами понимаете, на парентеральном питании далеко не уйдешь.

– Извините, Геннадий Ильич, а что такое парентеральное питание? – поинтересовался Максим.

– В вену вводим смеси через капельницу, ведь сама Лерочка не может глотать. А зондом пробуем кормить – срыгивает. Глотательный рефлекс исчез, а рвотный сохранился.

– А диагноз? Вы же, наверное, поставили ей какой-то диагноз?

– Конечно, – Геннадий Ильич раскрыл папку с историей болезни Лерочки Бочковой. – Вот, пожалуйста, диагноз. “Острая энцефалопатия неизвестного генеза”.

– Неизвестного? – удивился Максим. – За одиннадцать дней ничего не выяснили? Может быть, нужен консилиум, консультации КМН, профессоров?

– За кого вы нас принимаете? – обиделся Геннадий Ильич. – Думаете, раз провинция, значит только и делаем, что людей губим по незнанию? Все уже сделали – и консилиум был, и консультации профессоров. Вчера даже из Москвы приезжал профессор. Сказал, что лечим правильно, велел не отходить от исходного лечения и надеяться на лучшее. Похвалил мой диагноз и быстренько уехал.

– Извините, не хотел вас обидеть. Просто очень нужно пообщаться с Лерочкой, ведь она – единственный свидетель того, что произошло в салоне.

– Пообщаться с Лерочкой – это точно не скоро. И вообще, неизвестно, получится ли с ней пообщаться когда-нибудь. Нужно надеяться на лучшее. Так и профессор рекомендовал – надеяться на лучшее. И мы с ним в этом солидарны. Мы как единый кулак с ним в борьбе с Лерочкиной непонятной хворью.

– Кулак, это, конечно, хорошо. Но все же, я вынужден вас просить отвести меня в палату к Лерочке. Сами понимаете – долг обязывает. У меня же есть начальство, – вздохнул Максим. – И оно не поймет, когда я скажу, что не побывал у единственного свидетеля. Начнутся разбирательства, спросят – кто не пустил. А я что, я так и скажу – Геннадий Ильич Крысин не пустил. Ой, что тогда начнется…

– Да кто ж вас не пускает?! – Геннадий Ильич возмущенно вскинул брови и посмотрел на Максима поверх круглых очков без оправы. – Да какие такие разбирательства?!

– Ну, тогда пошли? – спросил Максим, вставая.

– Пойдёмте, раз вы настаиваете. Но хочу вас предупредить, – Геннадий Ильич замялся. – Как бы вам объяснить… То, что вы увидите в палате интенсивной терапии, не совсем укладывается в общепринятое представление действительности. Если быть максимально точным, совсем не укладывается.

– А я, в свою очередь, не совсем понимаю о чем вы сейчас говорите. Если быть точным – совсем не понимаю. Может быть, просто пройдем в палату интенсивной терапии? И просто посмотрим, что там укладывается, а что – не укладывается?

– Ну, я сделал все, что смог, – вздохнул Геннадий Ильич. – Подождите минутку, я захвачу нашатырь.

– Зачем вам нашатырь? – спросил Максим. – Вам плохо?

Конец ознакомительного фрагмента.