Шрифт:
– Яволь, герр командир! Ступайте в ангар, я прикажу ему бежать к вам, чтоб пятки сверкали.
Он помедлил.
– И… доброй охоты, камрад!
Оказавшись в носовом трюме, наскоро превращённом в ангар, Алекс увидел механиков, возящихся с его «кальмаром» – и ещё одну, точно такую же группу, облепившую аэроплан. К его удивлению, крылья аппарата уже стояли на своих местах, и один из техников, снявши капот, заправлял в пулемёты ленты, посверкивающие медными гильзами патронов. Рядом с машиной суетился, отдавая команды, Уилбур Инглишби.
– Что тут происходит, лейтенант? – крикнул он, обращаясь к британскому пилоту. Тот обернулся – рукава свитера закатаны, физиономия перемазана чем-то чёрным, белозубая улыбка до ушей.
– Сэр! Я как услышал, что вы из рубки скомандовали готовить «кальмар» к вылету, сразу понял – вот оно! Вдвоём мы их, сэр, на клочки порвём!
От такого напора Алекс слегка опешил.
– Постойте! Вы что, собрались лететь? Но как же, аэроплан ещё даже не испытан?
– Вот, заодно и испытаем! И потом, если оставаться здесь – всё одно сожгут вместе с дирижаблем. А так – хоть польза от меня будет. Да вы не сомневайтесь, сэр, мне уже приходилось летать на незнакомых машинах, собранных по винтику из всякого хлама – и ничего, жив, как видите!
О том, сколько раз подобные выходки заканчивались авариями, он благоразумно умолчал.
Алекс, подумав, кивнул. В конце концов, англичанин прав: оставаться на воздушном корабле, который атакующие инсекты вот-вот зальют огнестуднем – риск ничуть не меньший, чем пускаться в полёт на ещё не опробованном толком аппарате. В конце концов, Инглишби – опытный пилот с самой Старой Земли и разбирается в аэропланах лучше любого на Теллусе.
– Хорошо, лейтенант, будь по-вашему. – ответил он. – Тогда я стартую первым, вы – за мной. Постарайтесь держаться у меня на хвосте и прикрывайте. Договорились!
– Йес, сэр! – жизнерадостно ответил англичанин. – Вдвоём мы жару этим остроухим уродцам, или я не Уилбур Инглишби!
– И вот ещё момент: как вы возвращаться-то думаете? Помнится, герр Зеггерс говорил что-то о причальной трапеции и гаке, установленном на самолёте, но мы за них пока даже не брались.
– Как-нибудь справлюсь. – легкомысленно отмахнулся британец. Попробую завести машину в кормовой трюм, там, вроде бы, люк пошире, попрошу держать его открытым. А не получится – сяду на каком-нибудь из островов, вон из сколько…
Он кивнул в открытый люк. Внизу, на индигово-синей глади моря были рассыпаны изумрудные кляксы многочисленных островов, обычных и Плавучих. С некоторых поднимались столбы жирного дыма – последствия продолжающегося налёта инри.
– Да вы за меня не волнуйтесь, сэр… – продолжал Уилбур, немного понизив голос. – Жив останусь, не собьют – а уж куда садиться, я как-нибудь соображу!
VI
Теллус.
Окрестности Новой Онеги.
Все люки, вентиляционные отдушины и заслонки на смотровых щелях давно были откручены, откинуты, распахнуты настежь – но всё равно, воздух в кабине шагохода был спёртым, напитанным миазмами разогретой питательной смеси, угарными газами и угольной копотью. Густопсовый душок, как образно выразился инструктор, штаб-ротмистр бронемеханизированной роты Ново-Онежского драгунского полка. В этой отравленной атмосфере задыхались и принимались взахлёб кашлять даже привычные ко всему механики-водители боевых шагоходов, так что пришлось затребовать из казарм газовые маски – кожаные намордники со стеклянными глазами-окулярами в медных оправах и медными же бочонками дыхательных фильтров. Эти маски входили в снаряжение солдат и предназначались для защиты от инрийских кислотных паров и ядовитого тумана – обычных средств поражения на поле боя, широко применяемых остроухими нелюдями.
Елене было плохо, душно и до предела некомфортно. Пот скапливался под маской, стекал горячими едкими струйками за воротник. Тело нестерпимо зудело, руки, плечи, бёдра – всё было покрыто синяками и ссадинами. Внутренности кабины чёртовой машины состояли из одних острых углов, от которых слабо защищала пилотская амуниция, сшитая, а кое-где и склёпанная из полос толстой кожи. Жёсткие ремни, которыми её притянули к водительскому месту – карикатурному безголовому подобию человеческого скелета – безжалостно впивались в кожу. Чтобы изобразить шаг, поворот торса или взмах рукой, приходилось прикладывать поистине героические усилия – казалось, что в медных цилиндрах с «сигнальной» псевдомускулатурой на самом деле спрятаны мощные пружины, превращающие каждое её движение в тяжкое испытание. Раза два она чуть не опрокинула машину, и если бы не предусмотрительность инструктора-драгуна, потребовавшего установить в кабине дублирующий «ложемент» (так он называл пыточное приспособление, служащее для управления шагоходом), двуногий гигант давным-давно опрокинулся бы, словно марионетка, у которой перерезали ниточки.
Но мучения – мучениями, а постепенно у Елены начало кое-что получаться. Сказывалось врождённое упрямство и нежелание показывать свою слабость перед незнакомыми военными, которые – никаких сомнений! – только и ждут, когда изнеженная профессорская дочка запросит пощады и сбежит из клёпаного стального гроба, по какому-то недоразумению именуемого рубкой управления.
«…а вот не дождётесь, господа хорошие!..»
Елена мотнула головой, стряхивая струйку пота, застрявшую в левой брови, до боли закусила губу, и сделала шаг. Под полом заскрежетало. Сквозь приоткрытую нижнюю амбразуру девушка видела, как трёхпалая ступня шагохода поднялась, качнулась вперёд, и глубоко ушла в плотно утоптанный грунт тренировочного плаца. Она чуть пошевелила поясницей право-влево – стальной гигант послушно повторил её движение. Тогда она сделала ещё шаг, ещё и ещё – и пустила шагоход раскачивающейся рысью к дальнему краю полигона. Краем глаза она видела в левом, откинутом вверх до упора, броневом люке, как пылит параллельным курсом полугусеничный военный дампфваген, и с него машет ей шляпой отец.