— Молодец, Алексей, всё доставил, — она извлекла из пакета контейнеры и судочки.

— На еду даже смотреть не могу, — пожаловалась Вика.

— Тогда бери пример с дочери: отвернись к стеночке, ладошку — под щёчку и спи. Я и одна президента послушаю, а потом рядом с Кристиной пристроюсь. Выспимся как следует.

Вика сделала так, как ей советовала мама, сосчитала до тысячи, но сон не шёл.

— Маам? — потревожила она Елизавету Павловну, смотревшую какой-то советский фильм по внучкиному планшету.

— Что, моя лапочка?

— Почему ты не ругаешь меня за этот глупый роман? На тебя не похоже.

— Ну, во-первых, я пока романа не вижу, ни глупого, ни умного.

Виктории, так и лежавшей лицом к стене, было слышно, как её мама улыбается.

— А во-вторых? — она решила идти до конца и выяснить отношение своей строгой мамы к происходящему.

— Во вторых, много всего, — Вика услышала горестный вздох. — Почему-то сегодня со мною не поздоровалась Оксана Михайловна, посмотрела холодными глазами. С чего бы?

Вика не стала ничего объяснять, её мама не стала настаивать на откровенности. Они пару минут помолчали, а потом Елизавета Павловна продолжила размышлять вслух:

— Если всё у вас с Вадимом гладко, никуда ты от него не денешься. А мужское внимание… Мужу полезно знать, что жена у него — красавица и держаться за неё надо крепко. А тут… Какой матери понравится: он мурыжит, ведёт время, второй ребёнок в проекте, а о том, чтобы оформить отношения, даже речи нет. А этот Алексей прямо говорит — женюсь.

— Кому он такое говорит? — вскинулась Вика, привстала с кровати, обернулась, с укором посмотрела на маму.

Но Елизавету Павловну отработанные воспитательные взгляды не сбили с настроя, она сама педстаж имела солидный и потому говорила твёрдо, гнула свою линию:

— Мне. В первый же день, как познакомились, так и сказал. Вроде как благословения попросил.

— Глупость какая, мама! У меня за спиной! Как ты можешь?!

— Ну как же за спиной, вот, рассказываю. И не бойся, без твоего согласия не выдам.

Елизавету Павловну, очевидно, забавляла ситуация, она шутила, а Виктория, не найдя нужных аргументов, растерялась:

— Так же нельзя. Так не бывает, — пролепетала она.

— А как бывает? Я же видела, какая ты была в тот день, когда мы тебя в больницу провожали. На тебе лица не было. Ни сил, ни надежды. А вечером, как появился твой Половцов, ожила, перестала в пустоту смотреть. Я и решила: человек он вроде бы неплохой, пусть попытает счастья.

— Это ты меня счастьем считаешь?

— Тебя. Ты как раз та жена, что дороже жемчугов, и только такой идиот, как Вадим, этого не ценит. А мальчик этот простоват, конечно…

— Мам, ну какой мальчик, к тридцати, наверное. И простые академий не заканчивают и карьеру в полиции не строят, — зачем-то бросилась на защиту «мальчика» Вика.

— И хорошо, что не так прост, как кажется, тебе с ним не скучно будет.

— С вами не соскучишься, — Виктория уже пожалела, что начала этот разговор, они с мамой никогда всерьёз не ссорились, но и сходились во мнениях тоже нечасто. Так и оставались каждая при своём. Обиднее всего бывало, когда мама оказывалась права.

Ночными новогодними разговорами, как это ни странно, Виктория нагуляла аппетит. Надо было пользоваться, пока организм разрешал. Вика села в кровати и попросила подать себе чего-нибудь эдакого.

Ох уж эти мамины новогодние пельмени. Лёгкой такую еду назвать нельзя, но как же вкусно. Получив в руки тарелку, Вика вспомнила дружные пельменные вечера. В их семье принято было пельмени и вареники лепить вручную, не используя формы, ускоряющие процесс. И никуда не денешься, такова семейная традиция — стоять локоть к локтю, смотреть, как проворно работают родные руки, и стараться не отставать. Мука лёгким облаком поднимается над столом, оседает на лицах, добавляет чуть сладковатый привкус добрым шуткам и сплетням. И каждая из стряпух лепит сообразно своим умениям и чувству прекрасного. Так тётушка Вики Маргарита Павловна создавала пельмени с толстым витым краем, крупные, продолговатые, похожие на лапти. Елизавета Павловна предпочитала нарезать тесто маленькими квадратами, заворачивая комочек фарша в "косыночку". И в этот раз тонкое тесто забавно топорщилось уголками, но ни один шовчик не разошёлся. Была у них и другая давняя традиция: начинить одну из пельмешек вместо фарша дроблёным орехом с мёдом, а вторую — горошинами чёрного перца. И что судьба преподнесёт за праздничным столом, того и следует ожидать в наступающем году. В этот раз сочная и нежная начинка ничуть не жгла нёбо: оберегая свою Викусю, Елизавета Павловна не положила специй, может быть, только в бульон была брошена горошина душистого перца. Вика ела и жмурилась от удовольствия.

— Чудесно. И надо же, до сих пор тёплые, — оценила она, подцепив на вилку пельмешку и отправив её в рот.

— Представляешь, в полиции есть кухня, — сообщила ей Елизавета Павловна.

— В смысле? — насторожилась Вика.

— Без всякого смысла, Викуся. Я отдала туда с полсотни пельменей, не голодать же им в новогоднюю ночь, и попросила Алексея, перед тем как ехать к нам, сварить и откинуть два десятка, а кастрюльку потеплее укутать. Он её в шапке-ушанке привёз. И она указала рукой на особенность сервировки, которую Виктория поначалу не заметила: эмалированая кастрюля с пельменями плотно стояла в перевёрнутой форменной шапке с кокардой.