На одной из «хрущоб» от балкона до балкона было растянуто полотнище – «Мисс Элегантность. Модная одежда из Европы».

И ничего смешного, выглядеть модно нигде не зазорно и всем хочется. Пусть даже шмотки в этой «Мисс» только по лейблам итальянские и с неметчины, а на деле турецкие, китайские или с подпольных фабрик где-нибудь в Ступине или Мытищах, пошитые вьетнамскими нелегалами.

Машину затрясло на колдобинах. Это знакомо. За городской чертой дороги в ведении области, внутри – администрации муниципального образования, и понятно, что денег на ремонт не хватает, поважнее заботы есть.

И все же, если не смотреть на дорогу, на разбитые тротуары, на покалеченные урны, на стены с осыпавшейся штукатуркой и темными потеками, на заборы в убогих художествах местных вандалов, на смешные вывески, город производил приятное впечатление. Патриархальный, неспешный. Хотя главной причиной снисходительности, избирательности взгляда, конечно, была весна. И молодая листва, чью свежесть еще не приглушили подступающие сумерки.

Такая она, столица Озерного края.

Именно и чаще всего так, с придыханием, величали эти места в путеводителе, который Ольга сунула ему в руки, когда они выезжали из Москвы.

Он пролистал его не столько из интереса, сколько из желания отгородиться от женской болтовни. Темп и тон ее задавала подруга Ольги, которой и принадлежала идея поездки в монастырь. «Паломничества», – уточняла она.

Путеводитель не помог. За исключением начальных страниц, посвященных географии и животному миру, не считая скромных абзацев о минувшей войне, он рассказывал о Пустыни и пустынниках – о монастыре, игуменах и насельниках, о былом великолепии, послереволюционном разорении, об утраченной реликвии – чудотворной иконе «Троеручица», о превращении в колонию для несовершеннолетних, потом в пансионат, конечном упадке, о нынешнем возрождении. И все бы ничего, но написано было плохо, скучно. Рупь за сто, что автором путеводителя был желчный, обиженный на весь свет человек, и бесцветные эти строки он набивал на клавиатуре компьютера промозглыми осенними вечерами, когда подоконник дрожит от порывов ветра, а капли дождя выбивают нервную дробь.

О городском вокзале в путеводителе не было сказано ничего, кроме указания, что он находится по такому-то адресу. Но где вокзал, там и магазины, это непременно, поэтому Олег попросил остановиться у приземистого строения с вывеской «Продукты». Расплатившись, туда и направился.

«Жигули» между тем отъезжать не спешили. Неужто бывший столяр, а ныне таксист хотел проследить, куда он пойдет? Да пожалуйста, ему скрывать нечего.

В магазине Олег взял бутылку водки – «кристалловской», чтобы на «паленку» не нарваться, и кое-какого корма: винегрет в корытце, колбасную нарезку, полбуханки черного хлеба в хрустком целлофане, крекеры с «ветчинной отдушкой».

Выставленное на прилавок он сложил в пакет с изображением главного храма Пустыни и настоятельной рекомендацией посетить «жемчужину» Озерного края. Пакеты пухлой стопкой висели на крючке рядом с окном и шелестели на сквозняке.

У двери Олег остановился, прикинул, вернулся и взял еще «четвертинку». И ее в пакет с куполами, а то вдруг не хватит.

Когда вышел на улицу, «шестеры» Крапивнина уже не было. Жаль, он готов был поделиться ради компании.

К желто-серому зданию с большими буквами «ВОКЗАЛ» над двустворчатыми дверями Олег не пошел. Свернул в первую попавшуюся подворотню. Там нашлось обустроенное местечко: два ящика – чтобы сидеть, один повыше – вместо стола, на нем скатертью липкая даже на вид клеенка, на ней банка с сопревшей этикеткой, полная окурков.

Олег сдернул упрямую пробку и, сказав «За все хорошее», глотнул – щедро так, от души и для души. Закусил крекером, не почувствовав обещанной отдушки занемевшим ртом. И кусочек колбаски вдогон, на ощупь мыльный и тоже безвкусный.

– Как-то так, – пробормотал он и глотнул еще, потому что совсем не взяло. А должно бы, с утра ничего не ел.

Он закурил и отправился на вокзал за билетом.

Расписание извещало, что поезд отходит вечером, а в Москву приходит утром. Десять часов в пути. А ведь не так уж далеко до столицы… Значит, тащиться состав будет еле-еле.

Его эта медлительность устраивала: хватит времени, чтобы без суеты придавить водочку холодцом, глядя на мелькающие за окном огни. И он не будет возражать, если окажется один в купе. Второго таксиста-философа судьба ему вряд ли подбросит. Все остальные-прочие… Идите в келью!

«А что? – подумал он. – Подработать, смягчить, и сгодится для рекламного слогана. А покупатель найдется, потому что такие нынче времена, всеядные».

– Идите вы в келью! – произнес он, пробуя слова на вкус, но губы как онемели в подворотне, так и не отошли еще, ничего не почувствовал.

* * *

От птицефермы мало что осталось. Битая шиферная крыша в наклон да стены, под самые стрехи прикрытые борщевиком.

Зараза эта объявилась в Покровском не так давно. В газетах писали, что семена этого зонтичного растения, рослого, с мясистыми листьями и мощными корнями, разносят на колесах машины. Может, и так, а может, наврали газетчики, ветер разносит.

Поначалу на диковину с Кавказа никто особого внимания не обратил. Жить борщевик не мешал: только не трогай – не обожжешься. Таким безразличием борщевик не преминул воспользоваться и разросся, разбежался и через пару лет уже демонстрировал себя всем встречным-поперечным. Тогда-то и спохватились, а то все заполонит, та же районная пресса об этом постоянно талдычит.