Шрифт:
– Что он сказал? – Настасья решила, что расслышала неправильно, и повернулась к Ивару, бледное лицо которого словно бы серебрилось в лунном свете.
– Он сказал – добрые пастыри. – И, когда он это произнес, Настасья поняла, что любые увертки уже бессмысленны: она видит на его губах пузырящуюся кровь.
7
Она никогда прежде ни о каких добрых пастырях не слыхивала. То есть, она знала, конечно, евангельское изречение: пастырь добрый душу свою полагает за овцы 3 . Но каких таких пастырей имел в виду их сосед? И почему все их соседи так дружно струсили и дали драпу? Может быть, она побоялись, что пресловутые пастыри покарают их за то, что они вознамерились продать Настасью и её друга колберам? Но почему тогда Ивар перепугался до чертиков, когда увидел толпу на набережной и услыхал слова гуте хиртен? Ведь они с Иваром, по сути, и были двумя потерявшимися овцами, которых добрым пастырям надлежало спасти!
3
От Иоанна (10; 11).
Все эти мысли промелькнули у Настасьи в голове за одну секунду. И она отринула их все, разом. Сейчас имелись вещи поважнее.
– Ты расшиб себе ребра? – быстро спросила она Ивара. – Дышать – больно?
– Если мы не поспешим, то нам всё будет больно. Скорее! Мы должны их опередить.
Ивар больше не пытался взять её за руку, и Настасья поняла, что уже получила ответ на свой вопрос. Он при падении то ли ударился правым боком о брусчатку, то ли сверхпрочная коляска врезала ему по ребрам своей рамой.
– Тогда нам нужно на мост, – сказала Настасья. – Мы должны перебраться на другую сторону.
Им нужно было срочно попасть в ближайший госпиталь. Хотя бы в тот, где прежде работала мама Ивара. И они устремились к мосту ЕС.
Ивар бежал, не сбиваясь с шага – хоть и держал правую руку крепко прижатой к боку. Сплоховала сама Настасья: поглядела в сторону приближающейся толпы. Несколько человек из неё как раз оказались в круге света, который отбрасывал один из уцелевших фонарей на набережной. Так что девушка мгновенно уразумела, кто движется в их сторону. Не поняла только, почему их так много. И кто заставил их идти? Она ведь уже убедилась: они сами собой не стронутся с места, даже если будут гореть заживо. Всю эту толпу (Настасья сочла тогда, что всю) составляли безликие.
8
Настасья решила, что это наименование – безликие – было милосердным. Пожалуй, даже поэтическим.
«Мои мама и папа – они были такие же, – подумала она, даже не осознавая, что больше не бежит – стоит на месте. – Какая я была счастливая, что не рассмотрела их тогда! И что глядела на Карину всего одну минуту».
Все эти люди, которые механической шаркающей походкой шли теперь к мосту, не держали лица низко склоненными, как та маленькая девочка. Кто-то (добрые пастыри?) откинул им головы назад. Так что передняя часть головы у каждого, кто брел по набережной, была запрокинута к небу – к полной луне. И – какие уж там безликие: все эти люди были безносые, безгубые, безбровые. Возможно, что и безглазые – но глаза у всех были плотно зажмурены, как давеча у Карины.
А потом в свете фонаря возникло еще одно лицо: абсолютно черное и блестящее. Настасья предположила: какой-то чернокожий стал жертвой колберов. Но потом разглядела, что черноликий просто нацепил на себя маску, полностью скрывавшую его черты. Весь в черном, он был похож на японских ниндзя из старых фильмов. И руки его не висели плетьми. Он держал наперевес длинный тонкий шест и время от времени тыкал им в бока и спины безликих, которые начинали выбиваться из толпы.
– Настасья, да что же ты?!.. – Ивар заметил, что она остановилась, только когда сам добежал до моста. И теперь взирал на неё с ужасом.
Но девушка была словно под гипнозом. Она стояла и смотрела на приближающихся (безликих) зомби, почти машинально выделяя из их числа людей в черных масках. Она узрела уже четверых, шедших по флангам. Но почти не сомневалась, что в арьергарде колонны идет еще с десяток пастухов, и что они гонят своих овец в какое-то определенное место.
Ивар подбежал к ней и стиснул её ладонь – левой рукой.
– Ты что, не понимаешь? – Он придвинул губы, перепачканные кровью, к самому капюшону на её лице. – Они сейчас все пойдут на мост. Если мы не успеем перейти, нас просто затопчут.
Настасья чуть было не сказала: «Ну и пусть». Но потом нащупала в кармане ветровки запечатанный в полиэтилен квадрат. Вещь эта явно имела для её дедушки громадную ценность. И теперь она, Настасья, была не вправе погибнуть – унеся с собой последнее, что от него осталось.
Она сжала левую руку Ивара, и они поспешили к мосту.
Глава 5. Провал
28 мая 2086 года. Вторник, после полуночи. Рига
1
Сперва им показалось: они намного опередили безликих. Те двигались совсем не шустро, а пастыри понукали их без особого усердия, явно желая лишь одного: чтобы заблудшие овцы добрались до какого-то места назначения. И вряд ли им был госпиталь, где трудилась когда-то Татьяна Павловна, мама Ивара.
Однако тусклый свет, освещавший набережную, путал расстояния. Ивар и Настасья только-только ступили на мост, когда услышали многоголосое свистящее дыхание, вырывавшееся из вертикальных прорезей-ноздрей безликих овец. И, увы, они двое уже не могли идти быстрей. Ивару и без того каждый шаг давался с болью, и на лице у него выступили крупные капли пота.
Пройти они могли только на верхний ярус моста; выезд на нижний ярус – автомобильный – имелся лишь из туннеля, выходившего к самой набережной. И ясно было, что пастыри погонят безликих тоже по верхнему мосту. Однако выбора у беглецов не оставалось.