Распутин, наконец, смог сделать вдох, от чего грудь словно обожгло. Зашипев от боли, рывком сел, обвёл взглядом помещение, в котором так неожиданно и драматично оказался. Комната на цокольном этаже Юсуповского дворца, где перед революцией пристрелили “святого старца”, была ему прекрасно знакома по сотням фотографий, описанию участников и полицейских чинов, расследующих обстоятельства убийства. Опустив глаза, Григорий увидел свои холёные руки, забывшие тяжелую работу, крепко прижимавшие к груди солидную старинную Библию. Почти по центру фолианта круглилось свежее пулевое отверстие. Точно такое же выходное, измазанное кровью, Григорий обнаружил с другой стороны книги. По шелковой голубой рубахе, вышитой васильками, расплывалось кровавое пятно. Понятно, почему каждый вдох будто заливал грудь расплавленным свинцом. “Только не проникающее”, – с ужасом подумал Распутин, задирая подол рубахи и ощупывая рану. Подушечки пальцев сразу упёрлись в твердый комочек свинца под кожей, отозвавшийся резкой болью в грудине. “Слава Богу,” – отлегло от сердца. Проходя сквозь Библию, пуля потеряла убойную силу и только боднула ребра, вонзившись, но не пробив грудную клетку. Кровь сочится, а не бьёт толчками. Можно считать – легко отделался.

Человек-рыба зашевелился и застонал, засучил по паркету штиблетами. Распутин встал, зажимая левой рукой рану, и, как заправский футболист, от души пробил пенальти, прицелившись между ног пытающегося приподняться киллера. Стон перешел в писк, и в ту же секунду на лестнице послышались торопливые шаги. Испуганный, дребезжащий голос проблеял на языке Шекспира: “Освальд! Душа моя! Ты уже закончил?” Придавив горло извивающейся “душе”, Распутин сделал шаг в тень, под винтовую лестницу. Ступень над плечом скрипнула и через перила свесилась голова человека в офицерской форме. В отличие от “рыбы”, этот парень выглядел прилично, имел тонкие правильные черты лица, тёмные волосы на косой пробор, прямой нос, по-детски припухлые губы, обрамленные пушком вместо усов, и глаза драматического актера немого кино, прищуренные в попытке разглядеть, что происходит внизу. “А вот и Феликс Юсупов собственной персоной”, – констатировал Распутин, аккуратно но быстро схватил любопытного князя за шиворот, подбил опорную руку и потянул на себя. В воздух взлетели надраенные голенища сапог, и второй фигурант заговора приземлился на покорно лежащего коллегу, придав его писку новые, басовитые нотки. Придавив коленом “бутерброд” из вельможных особ, Распутин расстегнул портупею новоприбывшего и живо соорудил монументальную скульптуру из двух тел, сидящих спиной к спине со связанными сзади руками, и головами, притянутыми друг к другу сыромятной кожей, не позволяющей выплюнуть салфетки, используемые в качестве кляпа. Карманы штанов приятно оттянули два трофейных револьвера.

“Срочно перевязаться, не то истеку кровью.” Времени на поиск перевязочного материала нет, зато есть коньяк и скатерть из тонкого, гигроскопичного материала. Вполне сойдёт за бинт…

Наверху забеспокоились, выключили граммофон, загомонили и потопали к лестнице. Перевязку пришлось отложить.

– Посидите тут, противные! – потрепал Григорий по щекам героев-любовников, заглядывая в глаза князя и читая в них поднимающийся из глубины души ужас, – сейчас поприветствую вашу группу поддержки и приступим к официальной части.

Распутин подхватил каминную кочергу, нырнул под лестницу и ощутил, как щедро выплёскивается в кровь адреналин, притупляя боль, обостряя слух и зрение, делая мысли чёткими, а реакцию – молниеносной.

– Феликс, Освальд, что тут у вас? – тревожный вопрос заглушил топот офицерских сапог по лестнице.

Григорий подцепил кочергой ногу лысого бородача, спускавшегося первым. Сдавленно охнув, тот кувыркнулся по ступенькам, затормозив лбом о последнюю. Следовавший за ним юноша в военной форме увидел стремительно метнувшуюся к нему тень, сообразил, что на глазах превращается из охотника в дичь, и повел себя соответственно, в мгновение ока исчезнув за дверью на втором этаже. Мысль о вооружённом сопротивлении его даже не посетила. Внешний вид оскалившегося мужика с кровавой дыркой в районе сердца всколыхнул самые тёмные мистические фантазии и зловещие образы, при встрече с которыми бегство является не признаком малодушия, а самым правильным и рациональным поведением. В лейб-гвардии преодолению полосы препятствий уделялось постыдно мало времени, в отличии от советской армии и французского иностранного легиона. С силой оттолкнувшись ногами и подтянувшись руками на перилах, Распутин в одно мгновение влетел в кабинет Феликса Юсупова, превращенный высокородными киллерами во временный штаб.

– Дмитрий Павлович! Ну куда же вы? В окно, на мороз да без шинельки! Неровен час – застудитесь, – укоризненно проворчал Григорий, отрывая великокняжеские руки от оконной рамы.

– Помоги… – только и успел прокричать заговорщик. Тяжелый кулак опустился на его загривок, и наступили сумерки.

Спустя пять минут вся гоп-компания была надежно принайтована к стульям, освобождена от колющих и стреляющих предметов, оснащена кляпами, а Пуришкевичу, пребывающему в нокауте со сломанным носом даже оказана первая медицинская помощь. Оставался один нерешенный вопрос, мешающий перейти к непринуждённой светской беседе.

– Ну ты, урод! – Распутин навис над князем Юсуповым, – да-да, я к тебе обращаюсь, кусок дерьма. Где Сухотин и Лазоверт? Смотреть в глаза, отвечать быстро, чётко и только по делу, иначе кастрирую.

– Повезли домой Веру и Марианну.

– Когда будут обратно?

– Час… Нет, уже меньше, через полчаса.

– Хороший мальчик. Сейчас я тебя развяжу, и мы пойдем отпустим домой прислугу. Нечего им тут делать, я вас сам обслужу.

– Гриша, ты что, Гриша, – затараторил князь, – ты всё не так понял. Я всё тебе объясню!

– Конечно, объяснишь, куда ты денешься, – согласился Распутин, снимая путы, – но хочу предупредить. Мы идем рядышком, я тебя аккуратно держу за ручку, вот так…

Кисть Юсупова, взятая на излом, усмирила князя неожиданно сильно. Он ойкнул, закатил глаза и начал оседать. Пришлось усадить обратно и привести в чувство.

– Слушай, Освальд, – спросил Григорий по-английски, шлепая Юсупова по щекам, – он в постели тоже такой нежный-впечатлительный или в нем иногда просыпается суровый русский медведь? Вы садо-мазо практикуете?

Англичанин зло зыркнул глазами и отвернулся, а пришедший в себя Юсупов уставился на Распутина, как на пришельца. Полуграмотный мужик, заговоривший вдруг на приличном английском…

– Что вытаращился, Федя? – буркнул Григорий, рывком поднимая на ноги аристократа. – Вот сейчас отпустим слуг и я расскажу тебе сказку Шарля Перро на языке оригинала. Но, сука, если ты только дернешься и поведешь себя неправильно, слушать тебе будет нечем – уши оторву и съесть заставлю.

Дергаться Феликс не собирался. Стремительные перемены превратили его из заговорщика в заложника, да и само поведение святого старца в результате неудавшегося покушения было настолько неожиданным, что князь впал в глубокую прострацию, усиленную порядочной дозой кокаина для разогрева естества. Пугающие обороты речи и недоброе лицо Григория, кровавая дырка на его рубахе аккурат в районе сердца, рождали самые тоскливые предположения о потусторонних силах, для борьбы с которыми необходимы серебряные пули и осиновые колья, а не его утончённая, ранимая натура.