– Меня зовут Бим Мом, - сказал он гулким басом, исходившим откуда-то из глубины живота.

Это было так неожиданно, что я с трудом удержался от смеха.

– Дам, заведующий отделом жалоб и предложений, - представился я.

Бим Мом кивнул, словно подтверждая, что именно я ему и нужен.

– У вас какие-нибудь претензии к "Космолету"?
– спросил я, и вида не подав, что знаю, в чем дело.

– Претензии? Это не то слово! Я потерпел ущерб и возмущен!
– крикнул он, а его голос напоминал басовитое рычание стартующей ракеты.
– Вы безответственные головотяпы, эксплуатирующие человеческую доверчивость! Что вы наделали, посмотрите...
– Он трагическим жестом указал себе на грудь.

– Успокойтесь и скажите наконец, в чем дело?

– То есть как в чем? Вы же меня... укоротили, разве не видите?

– Нет. А как вы выглядели раньше?

– Вы не видите разницы? Раньше я был человеком, мужчиной, а не обрубком, как теперь! Посмотрите!
– Он сунул мир под нос свою видеографию.

Действительно, на фоне зеленых скал Титана стоял слегка сгорбившись широкоплечий мужчина, а передо мной была его уменьшенная копия.

– Да, бывает, - сказал я негромко.

– Что бывает?

– Помехи при приеме...

– Не понимаю.
– Он пожал плечами.

– Вы кто по профессии?
– спросил я.

– Астроном.
– Бим Мом с недоумением взглянул на меня.

– Чудесно!
– обрадовался я.
– Мы с вами поладим!

– Ни в коем случае!
– опять вспылил Бим Мом.

– Да я не об этом. Как астроном вы должны знать принципы термодинамики.

– Да, конечно, - растерянно согласился он.

– Вот это я и имел в виду.

– Но какое отношение имеют принципы термодинамики...

– То есть как? Ведь, между прочим, они гласят, что в замкнутой системе энтропия не уменьшается.

– Уж не хотите ли вы сказать, что именно поэтому нас превратили в лилипутов? Глупости! Вы и сами это отлично знаете.

В дверях появилась уменьшенная молодая женщина. Она внимательно осмотрела меня с головы до ног, словно я был манекеном в витрине.

– Ну да...
– Я не находил веских возражений, а она том временем подошла совсем близко.

– Замечательно вы нас... обработали. Правда, теперь я умещусь в любом из этих прелестных детских гелиоптеров, зато все мои платья будут мне велики! Вам хотя бы известно, что именно произошло?
– Она бросила на меня проницательный взгляд.

И тут я понял, что не гожусь для отдела жалоб и предложений. У меня в голове не было ни единой мысли. Я не мог ничего придумать. "Только и умеешь, что проигрывать автомату", - сердито подумал я.

– Значит, вам ничего не известно! Советую хорошенько обдумать план действий, пока они не явились сюда.

– Кто "они"?

– Волноэкскурсия с Титана, которую переслали после нас. Они собрались внизу и обсуждают, что делать дальше. Рано или поздно они придут к вам.

– Ну, что-нибудь я им да скажу, - сказал я легкомысленно.

– Советую придумать что-нибудь пооригинальнее. Среди них есть археологи, у некоторых при себе автобиты...
– усмехнулась она.

Я побледнел, и она заботливо спросила:

– Вам нехорошо?

– Нет... нет...

Бим Мом неожиданно оживился.

– Представляю себе, что тут произойдет через минуту, - расхохотался он.

Через минуту в кабинет ворвались волноэкскурсанты. Они толкались в дверях, пытаясь перекричать друг друга. Некоторые грозили мне сжатыми кулачками. И только тогда я понял свою истинную роль в "Космолете". Я был тем, кого в древности называли жертвой, которую резали во славу богов во время больших торжеств. "Космолет", придерживаясь принципа: "Наш клиент наш бог", тоже, видимо, должен был иногда приносить жертвы.

Вначале я пытался что-то им объяснить, но вскоре понял, что они все равно меня не слушают. Кричали те, которые уже были в кабинете. Те, кто еще оставался за дверью, тоже кричали. Шум стоял невыносимый. Если б но искаженные яростью лица, их можно было бы принять за шумную ватагу ребятишек, выходящих из детского сада.

Я подумал, что у меня, наверное, вид провинившегося школьника, и чуть не рассмеялся. Однако мое положение отнюдь не было веселым. Человечков в кабинете набивалось все больше и больше.

Кабинет не был резиновым, так что попасть внутрь удалось не всем. Стало так душно, что у меня по лбу заструился пот. Я дышал с трудом, хотя толпа едва доходила мне до груди. Им, должно быть, приходилось еще хуже, но, несмотря на это, верещание не прекращалось. В смешанном хоре голосов я все чаще различал крик:

– Окно! Окно!

Наконец кто-то рядом со мной крикнул:

– Откройте окно!

Я подумал, что им душно, но вдруг почувствовал, что они настойчиво подталкивают меня к окну. Четырнадцатый этаж! Перед глазами у меня встали ряды окон нижних этажей и в глубине, внизу, - серая площадь гелиодрома с разбросанными на ней многоцветными пятнами гелиоптеров.