— Плевать, — отмахнулась я и снова начала переминаться с ноги на ногу. — Я хочу быть с тобой.

— Со мной…? — и снова этот наигранно удивленный тон. Леонид встал и подошел ко мне, слишком близко, но не касаясь.

В голову тут же ударил мускусно-тяжелый аромат его парфюма, от которого повело похлеще алкоголя. Либо сейчас, либо никогда. Рубикон перейден, большая часть пути позади, и поворачивать обратно уже поздно.

Подняла глаза и посмотрела на его сжатые в тонкую полоску губы, которые до умопомрачения захотелось поцеловать, что я и сделала, наплевав на все мыслимые и немыслимые доводы разума. Потянулась на цыпочках и обняла за шею, так, как давно мечтала. И едва не закричала от удовольствия, потому что реальные ощущения близости любимого человека не шли ни в какое сравнение с теми картинками, которые рисовало мое испорченное воображение. Эмоции были гораздо ярче, красочней, по-настоящему.

Леонид вздрогнул, будто испугался, и замер. Его губы напряглись в сопротивлении, но я не отступала. И вскоре почувствовала, как он начал отвечать мне. Резкие, похожие на укусы, поцелуи, и теперь уже он целовал меня, прижимал меня к своему телу, заставляя ощутить всю степень своего возбуждения, отчего я окончательно сошла с ума. Уж не знаю, платье ли, выбранное Инной, так подействовало, или мое признание, но Филатов отозвался и был абсолютно не против того, что происходило между нами. Его язык с гортанным низким стоном ворвался в мой рот, пощекотал небо и будто бы забрал себе все мое дыхание, всю мою жизнь, пропуская по венам запредельное счастье и наполняя ощущением невесомости. От ощущений долгожданных губ на своих губах у меня крылья за спиной выросли, и хотелось взлететь высоко… к небосводу… туда, куда я самолично вбила звезду с именем Леонида Филатова.

«Теперь его губы стали моим личным наркотиком», — вспомнилась мне фраза из пресловутых «Сумерек». И вправду, кроме того, чтобы чувствовать на себе губы Леонида, я уже не думала ни о ком и ни о чем. Мне показалось, что в эту секунду я умерла, и на свет родилась новая я, уверенная, привлекательная, сумасшедшая.

Тихо застонала, когда Леня своими теплыми губами провел дорожку по моей щеке к шее и стал целовать ключицу, плечи, языком очерчивая на коже влажные узоры, и изогнулась в его руках, жадно подставляя всю себя этим сводящим с ума поцелуям. Заметив мое нескрываемое нетерпение, Леня неожиданно сильно сжал в ладони мою грудь и больно ущипнул за твердый сосок через тонкую ткань платья. Это было так остро, так до умопомрачения чувственно, что я едва удержалась на ногах. Только бы он продолжал, только бы не останавливался… Своими прикосновениями Филатов открывал во мне что-то новое, до этого момента неизведанное, о чем я даже не подозревала. Потому что не знала, что может быть так — откровенно, горячо, до невыносимости приятно. Внизу живота словно огонь горел, а внутри пожаром полыхало желание чувствовать Леонида, быть с ним рядом настолько, насколько это вообще возможно.

И я уже не находилась в гостиничном номере, а будто летала в невесомости и могла только хвататься за его плечи, когда мужчина поднял подол коротенького платья и сжал ягодицу, прижимая к себе с такой силой, что вот-вот — и кости затрещат. Леонид опалил своим горячим дыханием мое плечо и неожиданно замер. Вмиг стало холодно, и я вся задрожала в его руках.

— Я могу прямо сейчас наплевать на твой возраст и уложить тебя в кровать, — хрипло прошептал он, соблазняя теперь уже голосом, от которого вело покруче прикосновений. — Как Леха твою сестру, помнишь?

— Да, — мой ответ на выдохе больше напомнил стон.

— Но я ничего тебе больше не дам, кроме этого. Согласна?

Снова некстати на ум пришла история про вампиров, где Бэлла сравнивала Эдварда со львом, а себя — с овечкой. Я была очень глупой овечкой. Ведь даже со своей неопытностью ощущаю, как Леонида терзают сейчас те же потребности, что и меня. Конечно, я была согласна! Я десять лет на его плакаты молилась и даже мечтать об ответных чувствах не могла, а теперь все настолько реально и близко, что я готова согласиться на любые условия, чтобы, наконец, избавиться от этого доводящего до сумасшествия желания, от которого внизу судорогой сводило. Даже если это будет всего лишь один раз… Это тот самый случай, который стоит всей жизни.

Леонид опустил руки, и я почувствовала, как в прорубь ледяную упала. Все еще продолжая обнимать его, тянуться к его губам, но теперь уже безответно. Мужчина за долю секунды стал безучастным и равнодушным ко мне.

— Уходи, — припечатал голосом так, что я едва не заплакала.

Он предлагает мне уйти? Сейчас, когда нас разделяют всего лишь полметра до постели? Нет, я не хочу уходить! Я хочу снова почувствовать на себе его руки! Я хочу большего…!

Покачав головой из стороны в сторону, Филатов подтолкнул меня к двери и, открыв ее за моей спиной, мягко вывел мое ставшее словно одеревенелым тело в коридор. Звук закрывающегося изнутри замка ясно дал мне понять, что рассчитывать мне не на что.

Громкое отчаяние скорым поездом проехало по мне, заставляя почувствовать запоздалый стыд от того, насколько недвусмысленно я предложила себя Филатову и в его умелых и опытных руках испытала дичайшее возбуждение. Он довел меня до красной точки. А потом выгнал из номера, так и не доведя свои действия до заветного финала.

Хотелось рыдать — громко, навзрыд, чтоб он слышал через тонкую стенку, какую обиду причинил мне своим игнором. Я люблю его больше жизни, а он меня просто прогнал.

Девчонка… маленькая, сумасшедшая девчонка…

Соблазнить его вознамерилась. Платье короткое нацепила, явно подготовилась. И он почти сдался…

Сдался, потому что ее маленькое, хрупкое тело с ума свело. Сразу представил ее без одежды, а когда из-под ткани платья выступили острые кончики грудей — от одного взгляда на них планки сорвало напрочь. Это были странные ощущения, дикие по своей силе и совершенно незнакомые. С трудом подавил в себе желание овладеть ею тут же, прямо на полу, дотронулся пальцами до нежной кожи, чтобы узнать, какая она на ощупь — и не удержался, прижал, впечатал в себя упругое тело, чувствуя легкую дрожь ответного возбуждения. Ручки у девочки тоненькие, словно плети, а за шею его схватили крепко. Не отпускает, что только придало остроты одолевшим чувствам. Леню подбрасывало от этой скромности, от смущения, которое не встречал практически никогда, и вместе с тем с горячим желанием отдаться ему, позволяя делать с собой что угодно… Еще немного — и он кинул бы эту девочку на постель и дал волю своему желанию, совершенно не заботясь о том, сколько ей лет, и переложив ответственность за случившееся на ее хрупкие плечи, ведь сама пришла, сама себя предложила…