Шрифт:
Первая часть.
Жаль, что дети не рождаться только в счастливых семьях?
Так уж получилось, что я не была любимым ребенком. Родители поженились молодыми. Вместе прожили недолго. И счастливо разбежались. А я осталась как упрек, не состоявшийся семье. Может поэтому, я росла , замкнутой и самостоятельной.
После развода родители разменяли трехкомнатную огромную квартиру в центре Тамбова – на две однокомнатных на окраинах. Подальше друг от друга. Мать моя сетовала на то, что в однокомнатной квартире с ребенком своего личного счастья она не построит. Из- за, этого она злилась на себя, на меня. А. Потом долго плакала о своей несчастной жизни. Да и я, – как говорила мама, ко всем моим недостаткам была еще и странной.
Ложь я чувствовала сразу и у любого человека. И с детской непосредственной могла сказать материной приятельнице – Ты врешь. – За что и получала. Наказывали меня часто. Хоть я и старалась меньше попадаться матери на глаза.
Жизнь вдвоем с матерью стала у нас совсем не веселой, и она решила отправить меня к своей матери в деревню.
Бабушку я никогда не видела. – Моя мать в свое время сбежала из дома и в суматохе городской жизни не вспоминала о доме – где выросла.
Я же еще нигде никогда не была. Даже в Тамбове окружающим меня миром была детская площадка во дворе и небольшой парк рядом. Дорога мне показалась, очень длинной и я очень устала. Да и было, мне на тот момент лет пять. И я считала себя ну совсем взрослой.
Несколько пересадок. Сначала мы сели на большой автобус в Тамбове. Кресла были большие и мягкие, и я сразу уснула и проспала до Морши. Город я не запомнила. Мы быстро пересели на маленький чихающий автобус с жесткими креслами. Дорога была грунтовой и пыльной. Автобус постоянно подпрыгивал и, чтоб не упасть мне приходилось держаться очень крепко. И за окном я видела только мельканье ярких пятен.
Наконец автобус высадил нас на обочине, за которой стеной шел лес. Очень – огромный. Я не сразу увидела грунтовую дорогу, и знак с названием села Аласово. Казалось, дорога упирается в деревья – но когда мы шли дальше лес раздвигался. Это было страшно и красиво одновременно. Но до села нужно было еще дойти. Мы шли и шли-по дороге, которая изгибалась среди деревьев. Вошли в село – когда стало темнеть.
Лес вдруг закончился – возникли дома освещенные редкими фонарями. Мне дома показались очень красивыми. Все они были разные. Кирпичные и деревянные они просторно раскинулись и утопали в цветах. Широкая дорога разделяла село. Тротуар, с-двух сторон, был густо обсажен, цветущими кустами. А людей почти не было. Мне после большого шумного города это было в диковинку. И запах весенний чистый. Запах шел от цветущих садов, смешивался с запахом от кустов и травы. Мы прошли через все село – до самого края, снова начинающегося леса. Люди поглядывали любопытно из окон. Да и те, кто нам встречался по дороге – останавливались и с любопытством смотрели на нас, но заговаривать не спешили.
Бабушкин дом был самым крайним. Сразу за домом темнели огромные деревья густого мрачного леса. За небольшой изгородью оказался просторный двор, и древняя – рубленная, темная от времени изба, с небольшими окошками.
Дверь в дом распахнулась и на крыльцо вышла невысокая очень худая женщина. И еще она показалась мне очень старой. Простое лицо и уставший, но очень спокойный взгляд.
Надежда? – Ты ли это!– Обратилась она к моей матери. С кем это ты приехала?
–
Это Елена моя дочь сказала мать. Непривычно тихая, – она подтолкнула меня к бабушке.
– Да она еле на ногах стоит. Устала. Растерянно сказала бабушка. И, взяв меня за руку – повела в дом. Мы вошли в просторную комнату.
Она была такой необычной. Беленые стены. Большая печь у стены. Маленький диванчик с очень высокой спинкой. Небольшой стол с двумя табуретками и около печи железная кровать. Домотканые половички на крашеном полу. На окне белые шторы – задергушки. Перед печкой еще дверной проем закрытый яркими шторками. За дверью крохотная комната с двумя кроватями . На стенах над кроватями плюшевые коврики. На одном олени пили воду из озера – а на другом были лес и горы. Мне все понравилось, и я почувствовала себя очень уютно и спокойно.
Мать с бабушкой сразу зашептались – а я очень устала. Слишком много впечатлений для одного дня. Присела на диванчик и почти сразу уснула. Как меня раздели и уложили,– я не запомнила.
Утром, когда я, проснулась, матери уже не было. Уехала первым автобусом твоя мама. – Сказала, входя в комнату бабушка. – Вот давай знакомиться. – Теперь нам, жить – вдвоем долго. – Я не знаю, как вы там жили с матерью в городе. А здесь запомни, работы у меня много и ты будешь мне помогать. И слез и капризов я не потерплю.
Странно,– хоть бабушка и разговаривала со мной строго. Мне это понравилось. Она разговаривала со мной без раздражения или сюсюканья. Как с взрослой.
Бабушка была очень немногословна, и, я видимо, пошла в нее. И как ни забавно звучит, мы сразу привыкли, и приняли друг друга.
Да и работа по дому меня не пугала. Тем более, что без криков и ругани даже была в радость.
В селе на меня смотрели с любопытством. Некоторые особенно любопытные кумушки даже пытались меня расспрашивать. Очень всем было интересно послушать про мою мать. Которая жила и работала – виданное ли дело, аж – в Тамбове. Но я молчала-дичилась. Я была чужой для селян и непонятной. И тут же получила прозвище гордячка городская. Много о себе думает, шептались кумушки. Принимая мое нежелание говорить за гордость. И бабка и внучка слова лишнего не скажут. Молчуньи странные.