– Даже те в семье кого дар не коснулся обычно маетные и несчастные. Продолжала между тем бабушка. Ты свою мать вспомни, не с кем ужиться не может. Да и моя жизнь только трудности и невзгоды. Бабушка улыбнулась. Я ведь в молодости красивой была. Думала только о хорошем. Дед твой Петр с войны пришел сильно болел. У него несколько ранений было и все тяжелые. Любава знахарка хорошая настоящая. – Она в то время никого не лечила. Нельзя было. А мне помогла. – Петра, на ноги поставила. Может, с другой он бы и долго прожил. А вот так получилось, что в меня влюбился. У нас мужчины долго не живут. А вот нам женщинам наоборот,– век отмерян куда больше. Как насмешка. И хоть у меня дара не было. А все одно семейное проклятие никуда не делось. Родила я трех дочек. Вера – Любовь и Надежда.

Я онемела. Я думала, что моя мать у бабушки единственная дочка. А бабушка продолжала

– Мы хорошо жили. Петр – был,– рукастый и работящий. Не пил никогда. Все в дом – все для нас. Старшей Вере в двенадцать лет дар пришел, а подчинить его она не смогла и сгорела за неделю буквально.

Как?– снова не удержалась я. –

Как огонь в крови. У нее жар начался. Я – Любаву позвала. Она очень ей помочь пыталась. Но Вера не достаточно сильной для дара оказалась. Не смогла его подчинить. Неделю в горячке пролежала и умерла. – И вся наша жизнь гореть начала как в отместку. Петр недолго Веру пережил. Люба дочка уже большой была. А Надежда маленькой совсем. Она это время только по рассказам знает. – Люба после смерти сестры и отца дома просто находиться не могла. Еле – еле до семнадцати лет дотянула да и сбежала из дома. И нигде ей долго покоя не было. Дар отомстил. Дочери мои злые выросли – завистливые. Люба на севере живет – все – мается. – И муж хороший и детей четверо. Сын и три дочки. Злости и вздорности в ней очень много. И свою семью она этим отравляет. И сама это, понимает, и поделать ничего не может. – И Надежда такая же. Так же из дома в Тамбов сбежала. И вроде что ей нужно. Она ведь сейчас одна и жилье есть и работа и сама пригожая. А счастья нет. И мужчины рядом с ней долго не могут. Убегают. Вот так внученька.

А настоящих ведьм и колдунов разных много. Их день это ночь. Они здесь рядом с нами живут – только попасть к ним сложно. Они людей не любят – их поселение колдовством от обычных людей закрыто. Приходят только тогда их зовут. Но это тоже уметь надо. Они, многое умеют, и многое знают – но свои секреты берегут. Да и бесполезно это для обычного человека и опасно.

А Ефим, колдун который у нас в селе живет тоже без дара – не удержалась я.

Нет, внуча сила есть только не большая. И это хорошо. У Ефима только мелкие гадости хорошо получаться. А на большее пыжился – пыжился и не смог – вот и злиться на людей сильно. Вот его и бояться все. Как обидеться он на кого, – так напакостит. И настоящие колдуны его не признают и к себе не пускают, а от этого он лютует просто, а всю злобу на людей выплескивает. Зависть его жгёт. А сам подняться не может. Вот и пьет горькую – и под ишь, ты, здоровья хватает. А ну его к ночи вспоминать. Поговорили – и хватит и больше пока не надо. Да языком нигде не болтай! Закончила разговор бабушка.

Да бабушка меня удивила. – Даже мне про нашу семью ничего никогда не рассказывала. Даже то, что у меня и тетка родная есть и сестры и брат. Нужно хоть про них расспросить. Но бабушка уже не захотела ничего рассказывать и отправила меня спать.

Утром бабушка начала день как обычно и видно было, что жалеет она о вчерашней откровенности. Я поняла, что бесполезно пока о чем то, ее расспрашивать. Мне с ней хорошо и спокойно, а что там будет дальше – посмотрим.

Я стала меняться после двенадцати лет. Со мной, что то происходило. И я не могла словами выразить то, что чувствовала. Изменения были небольшими. То вдруг запахи душили меня. – То зрение, становилось острым, и я видела очень далеко несколько секунд. Иногда, я, слышала чьи, то голоса – хотя никого рядом не было. Меня это пугало сначала. А потом привыкла и успокоилась.

Мы так и жили вдвоем с бабушкой. Мать приезжала за все это время только раз – привезла документы мои. Жаловалась, что жизнь у нее, по- прежнему, неустроенная. Посмотрела на меня равнодушно – вздохнула.

– Была бы возможность я бы тебя взяла. А так тебе тут будет лучше.

Быстро собралась и ушла.

Время было сложное дурное. И хоть лихие девяностые уже подходили к концу. Но повсеместный бардак, – дележка собственности и все прочие радости перестройки, дошли и до села. Пенсию частенько не платили. Колхоз развалился, и остались селяне без работы. Выживали за счет огородов и скотины. Многие подались в города на заработки. Село вот только процветающее вдруг опустело и главное – люди стали вдруг резко злыми. Только в нашем селе. Несколько пьянок, – закончились смертоубийством. Такого вообще никто не помнил, что б было. Да, пьяниц, на селе не было отродясь. А тут чуть ли ни в каждом доме стали гнать самогонку, да и сами упивались до смерти. Если с едой у нас с бабушкой было нормально – все – таки, курей держали и огород. Картошка то уж точно всегда была. А вот ягоды и яблоки приходилось бабушке почти за бесценок отдавать перекупщикам. Меня требовалось еще, и одевать – росла я быстро. Да и на школу деньги надо было. Но я никогда не видела бабушку расстроенной или плачущей. Иногда смотря по телевизору новости. Она говорила.

– О, мы хорошо живем и главное здоровы. Еще бы сил хватило тебя вырастить. А больше мне и ничего не надо.

Весна что- то не спешила. Вроде вот тепло даже солнечно утром, но вдруг небо затягивало, и сыпалась ледяная крупа. Школьникам, которым, не надо было, сдавать экзамены учителя выставляли оценки в конце апреля, у всех огороды и у учителей тоже. Наш класс задержали в школе на вторую смену. Уроки продлили, что бы успеть закончить год и сразу выставить годовые оценки. Ух, как я торопилась домой, а потом вспомнила, что бабушка просила хлеб купить – пришлось еще в магазин вернуться. Я ухитрилась промочить ноги – так торопилась, что в лужу наступила. Вся испачкалась и замерзла. Я шагала по тротуару и уже когда до дома вот- вот, рукой подать – почувствовала взгляд. Обернулась. Около своего дома стояла старушка – баба Маня. Я поздоровалась. Старушка мне нравилась. Она никогда не сплетничала и всегда искренне интересовалась мной и всегда со мной заговаривала, если я проходила мимо.

Ой, баб Маня – а я вас и не увидела. Извините меня, замерзла я сильно и домой хочу.

– Да знаю я все Елена,– поговори со мной минутку мне очень надо. Пришлось мне вернуться.

– Вы без пальто замерзнете ведь.

– А ничего – махнула рукой баба Маня. – Мне уже все можно. Ты Елена меня выслушай да домой беги.

Я, засунув руки – поглубже, – в карманы куртки. – Наклонила голову к старушке.

– Скоро твоя жизнь перемениться и только от тебя будет, зависеть – как ты будешь жить. – Думай, прежде чем, что то делать. А главное ты бабушке Татьяне Ивановне как, придешь, скажи. – Виновата я перед ней сильно. Всю жизнь каялась – а боялась сказать. Боялась, что не простит. Тогда перед войной я в Чудную деревню, бегала. И все, что случилось,– потом мой грех. – Я всю жизнь его замаливала пусть и она меня простит. Так и скажи.

Я растерялась. Баба Маня такая всегда рассудительная и, спокойная – а тут столько эмоций.

– Не смотри на меня так. Ты сейчас единственная кто передать мои слова может. Хочу спокойно уйти – продолжала старушка. Единственный раз я оступилась, и камень на душе всю жизнь ношу. Прощай. Беги домой и передай обязательно.

Я быстро пошла – а потом не выдержала и обернулась. Баб Мани уже не было. Ох и день сегодня тяжелый и баб Маня все не шла из головы. Странная она, какая то. И мне чего – то непонятного наговорила. А все из головы прочь – домой в тепло.